Старая сказка

– Хотя его отец был волшебником, принц Пан-Пан не озаботился тем, чтобы овладеть его магическим мастерством, а просто плыл по жизни на волнах своей красоты и очарования. Но однажды Купидон возжелал укротить его капризное сердце и сделал так, что он повстречал принцессу Лантину. – Я почувствовала, как молодой человек впился взглядом в мое лицо, и отвернулась, чтобы унять жар зардевшихся щек, к которым прилила кровь, и успокоить бешено бьющееся сердце.

– Увидеть ее и полюбить – значило одно и то же. Как же забилось сердце Пан-Пана! Душа его горела, все его существо переполнял свет. Он понял, что полюбил принцессу, пылко и искренне, и что отныне будет любить ее до конца своих дней. Но это не единственное проявление Силы Любви. И в то же самое мгновение и Лантину поразила стрела любви…

Я продолжала рассказ, описывая трудности и препятствия на пути влюбленных, которые им предстояло преодолеть. Наконец Пан-Пану удалось спасти принцессу и жениться на ней, хотя оба понимали, что пламя любви может не только согреть, но и обжечь. Я присела в шутливом реверансе, показывая, что закончила, и аудитория разразилась аплодисментами.

– Превосходно, – воскликнула Анна-Мария-Луиза. – Ах, как бы мне хотелось жить в одной из ваших сказок, мадемуазель!

– Очень трогательно, – заметила Атенаис, перебирая локоны, лежавшие у нее на груди. – Я непременно попрошу вас записать эту историю для меня, дабы я могла прочесть ее королю.

– Разумеется, – с улыбкой отозвалась я, хотя и знала, что интерес короля к ней угас, и Атенаис более не является его maitresse en titre. Тем не менее он по-прежнему почти каждый день навещал ее. Но если Атенаис действительно прочтет ему одну из моих историй, и та понравится королю, быть может, Его Величество соблаговолит назначить мне пансион, как и прочим писателям при дворе. При мысли об этом душа моя затрепетала.

– Еще одну историю! – захлопала в ладоши мадам де Скюдери. – Кто рискнет превзойти мадемуазель де ля Форс?

На вызов быстро откликнулся какой-то молоденький поэт и принялся декламировать длинную поэму под названием «Посвящение жемчужине, дрожащей в ее ушке». Потягивая вино, я критически прислушивалась к его опусу. Поэма была недурна, но он терял очки, читая ее с листа. Смысл развлечения состоял в том, чтобы наугад назвать тему и развить ее экспромтом, проявив при этом максимум изобретательности и утонченности. Впрочем, это вовсе не означает, что я не тратила целые дни, заблаговременно готовя и оттачивая свои истории, после чего учила их наизусть, дабы впоследствии с уверенностью жонглировать ими по своему усмотрению, вкладывая в них пикантные двусмысленности и недомолвки.

Молодой человек в бордовом бархате по-прежнему с обожанием глазел на меня. Хотя я понимала, что никогда не стану признанной красавицей при дворе Короля-Солнце, тем не менее я научилась мастерски пользоваться тем, чем наделила меня природа. Я не могла сделать свой рот маленьким, поэтому я красила губы кармином, а в левом уголке приклеивала мушку – она называлась la baiseuse[39]. Я подкладывала материю в корсет, чтобы он казался объемнее, и выщипывала брови, так что их высокие полукружья придавали моему лицу выражение презрительной надменности. При любом удобном случае я надевала костюм для верховой езды, потому что знала: он идет мне, а когда это не представлялось возможным, то выбирала платья ярких и сочных золотистых, малиновых и изумрудно-зеленых оттенков, в отличие от кружевных платьев, которые предпочитала Атенаис. Я старалась носить самые высокие каблуки, какие только дозволялось носить при дворе, и которые лишь немногим уступали по высоте тем, что носил сам король. Моя коллекция вееров приобрела широкую известность, и я старалась не пользовалась одним и тем же веером два сезона подряд. Сегодня я предпочла веер из слоновой кости и золотистого шелка, разрисованного танцующими фигурками. Я сложила его и кончиком легонько коснулась лица под правым глазом, а потом взглянула на приятного молодого человека, дабы убедиться, смотрит ли он еще на меня. Он смотрел. Через несколько мгновений он оказался рядом и склонился над моею рукой.

– Я восхищен вашим рассказом, мадемуазель.

– В самом деле? – Я соблаговолила окинуть его взглядом. Он был молод, ему едва перевалило за двадцать, с гладкой оливкой кожей и энергичной линией подбородка. Глаза у него оказались черными, как и у меня, выдавая в нем уроженца знойного юга. Камзол его пошил хороший портной, а длинный завитый парик и пена кружев на воротнике и обшлагах означали, что он не стеснен в средствах. Каблуки у него были почти такими же высокими, как и у меня; словом, он несомненно был благородным дворянином.

– Да. Вы очень находчивы. Как вам удается экспромтом придумывать столь замечательные истории?

Я небрежно повела плечами. – Это же проще простого. А вы так не умеете?

– Боюсь, что нет. Зато у меня есть другие таланты. – Он говорил негромко, хрипловатым голосом, склонившись ко мне так низко, что я ощущала на щеке его горячее дыхание.