Старая сказка

Маргерита должна была играть Прозерпину, богиню весны. Это была великая честь. Еще одной – и последней – женщиной в труппе была дочь самого Пери, Франческа, которая исполняла главную роль. Всех остальных героинь оперы с успехом заменяли или кастраты, или единственный мальчишка с усеянным прыщами лицом, обладающий чудным сопрано. На кастратов надели широкие платья, завитые парики, а мальчишка разгуливал на высоченных каблуках, чтобы не слишком уступать ростом остальным персонажам. Магли при мудром наставничестве Маргериты добился столь впечатляющих успехов, что ему поручили роль Трагедии. На сцене он возвышался надо всеми, и на его печальном лице была нарисована одинокая слеза.

По настоянию своего мужа, Лучо, Маргерита оставила огненно-рыжие волосы распущенными и нарядилась в роскошное платье серебристо-зеленого шелка, расшитое цветами. В ожидании своего выхода она стояла за кулисами, сжимая вспотевшие от волнения ладони и чувствуя, как холодеет у нее в животе. Не выдержав, она выглянула из-за занавеса и улыбнулась, завидев в первом ряду Лучо с близнецами на коленях. По обе стороны от него сидели родители Маргериты в самых лучших своих нарядах, а совсем неподалеку разместились Великий герцог с женой, высокомерной Кристиной Лоррейнской, король Франции с новобрачной и бесчисленные представители знати.

Маргерита услышала первые ноты вступления. Она глубоко вздохнула, расправила плечи и шагнула на сцену, позволяя своему голосу взлететь вслед за музыкой. Лучо в восхищении смотрел на нее, и глаза его светились любовью и нежностью. Она улыбнулась ему в ответ.

«Сбылась моя мечта, – подумала она, – я пою перед королями и королевами. Я могу путешествовать по всему миру, посмотреть на слонов и верблюдов, если мне того захочется, подняться на самые высокие горы и потрогать небо, и увидеть океаны, водопадом обрывающиеся за край земли.

Меня зовут Маргерита.

Я – любима.

И свободна».

Постлюдия

…Я искупила свою вину И голову свою несу легко, Словно пылинку, Как голодная девушка Среди кустов терновника, Чьи губы и кончики пальцев Окрашены соком ягод. Долгие годы я мечтала об этом: О зеленых, смеющихся Руках старых деревьев, Простертых надо мной. И тень моя теряется среди них.

Лиза Русс Спаар. Срезанный рапунцель

Вкус меда

Замок Шато де Казенев, Гасконь, Франция – июнь 1662 года

Я всегда любила поболтать, а уж сказки были моей страстью.

– У тебя мед на язычке, ma fille, – сказала однажды мама. – Родись ты сто лет назад, то могла бы стать трубадуром.

– Девочки не могут стать трубадурами, – заявила Мари, презрительно задрав нос.

– Могут, и еще как, – возразила мать. – Некоторые известные трубадуры были как раз женщинами. Их называли «trobairitiz»[191], и они написали много прекрасных песен и поэм, дошедших до наших дней. Моя мать напевала мне одну, сочиненную графиней де Диа, а я пела ее вам, когда вы были совсем еще маленькими. Помните?

Мы с сестрой дружно покачали головами.

Мать негромко запела:

– Ты даришь радость и смех тысячам тех, кто только что плакал.

– Да-да, что-то припоминаю, – с изумлением протянула я, когда в памяти моей всплыли смутные воспоминания детства.

– Трубадуры странствовали от одного королевского двора к другому, они рассказывали истории и пели песни. Часто они передавали и новости, которые в смутные времена облекали в форму легенд и народных сказок. Иногда они навсегда оставались при дворе какого-нибудь короля, но остальные трубадуры доходили до самого края света.

– Вот это занятие мне по душе, – с непоколебимой решимостью заявила я. – Я стану… как называется женщина-трубадур?

– Trobairitiz, – сказала мать. – Это на окситанском диалекте.

– Trobairitiz, – медленно повторила я, пробуя незнакомое слово на вкус.

– Но ведь трубадуров больше нет, правда, мама? – поинтересовалась Мари. – А если бы и были, то девочкам не разрешали бы ими становиться.

– Вероятнее всего, нет, – с грустью согласилась мать.

– Все равно я стану трубадуром, – решительно заявила я.

Мать улыбнулась и ласково взъерошила мне волосы.

– Уверена, так оно и будет, ma fifille, умница ты моя. В этом мире можно добиться чего угодно, если только не терять мужества и присутствия духа.

Аббатство Жерси-ан-Брие, Франция – апрель 1697 года