Старая сказка

Гондольер развернул лодку и повел ее к площади Сан-Марко. Я увидела Зусто да Гриттони в его собственной гондоле, восседавшего рядом с огромной тучной женщиной, у которой была самая большая грудь, какую я когда-либо видела. Такое впечатление, что под свое лиловое парчовое платье она засунула подушку. Рядом с ними сидели несколько детишек с лоснящимися лицами, начиная от юноши, над верхней губой которого уже пробивался пушок, и заканчивая крошечной девочкой, утопающей в пене кружев. Все они выглядели напряженными и несчастными.

При виде Зусто да Гриттони мы с матерью испуганно отпрянули обратно под прикрытие felze. Если он и заметил нас, то не подал виду.

Гондольер подвез нас к самой площади и помог нам с матерью выйти на берег. Ярмарка по случаю Праздника Вознесения[109] была в самом разгаре. На небольших деревянных лотках можно было купить все, чего душа пожелает. Жонглеры в разноцветных трико высоко подбрасывали в воздух мячи, а двое мужчин боролись друг с другом, стоя на ходулях. Мы пробирались между рядами, мать весело постукивала высокими каблуками своих chopines, а я ныряла то в одну, то в другую сторону, желая увидеть все и сразу, но рывок ее руки возвращал меня обратно.

– Бьянка, это ты? – раздался вдруг мужской голос.

Мать оглянулась и негромко ахнула, поднеся ладошку ко рту. Перед нами стоял мужчина в дорогом дублете коричневого бархата с волнистыми бледно-розовыми рукавами и облегающих панталонах. Лицо его было чисто выбрито, волосы, ниспадавшие на плечи, развевались подобно стягу из золотой парчи.

– Эгидио! – вскричала мать. Она опустила руку мне на плечо и крепко сжала его, словно у нее вдруг закружилась голова.

– Это и в самом деле ты. Подумать только! – Мужчина по имени Эгидио окинул ее смеющимся взглядом. – Ты прекрасно выглядишь.

Но потом его взгляд упал на меня, и улыбка застыла у него на губах.

– А это еще что такое? Что это за маленькая девочка?

– Я уже не маленькая, – сердито ответила я. – Скоро мне будет двенадцать.

– Двенадцать, говоришь? – Он метнул быстрый взгляд на мать. – И красивая, как картинка. – Протянув руку, он коснулся пряди моих волос, цветом точно таких же, как и у него.

– Эгидио, что… что ты здесь делаешь? – Голос матери дрожал и срывался.

– Наш корабль пришел в гавань. Эх, Бьянка, знала бы ты, какие приключения нам пришлось пережить! Мы видели край света, дрались с пиратами и слышали пение сирен. Я составил себе состояние и готов уйти на покой, поселиться где-нибудь на маленькой ферме в деревне и заняться выращиванием капусты.

– Тебя так долго не было.

– Ну, в Малено земля горела у меня под ногами, ты же помнишь. Эти проклятые инквизиторы шныряли повсюду и совали свои длинные носы, куда не просят. А мне как-то не хотелось быть сожженным на костре.

– Мой дедушка умер, а его ферму отобрали, – устало, а вовсе не печально или сердито улыбнулась ему мать.

– Нет! Неужели они сожгли твоего nonno? – Ее слова, похоже, повергли Эгидио в шок.

– Они замучили его до смерти.

– Бьянка, мне очень жаль. – Он обнял мать рукой за плечи, и она спрятала лицо у него на груди. – Это был добрейшей души человек. Мне и в голову не могло прийти, что кто-либо решится причинить ему вред.

– Ты должен был быть рядом. Ты говорил, что поможешь, ты обещал!

– Прости меня. Я узнал, что меня ищет инквизиция, поэтому поспешил убраться отсюда подобру-поздорову. Я и подумать не мог… – Он взглянул на меня, нахмурился и закусил губу. Я во все глаза смотрела на него, думая: «Неужели это – мой отец? Тот самый человек, который умеет оборачиваться львом?»

– Она – моя дочь? – негромко поинтересовался он.

– А ты сам не видишь? У нее твои глаза и твои волосы и, да простит меня Господь, твоя дерзость.

– Это все меняет.

– Только не для меня. – Бьянка отстранилась и с внезапной тревогой огляделась по сторонам.

– Полагаю, ты уже давно и счастливо замужем.

– Нет, Эгидио. Я не замужем. Я – шлюха.

Он отступил на шаг, и выражение его лица изменилось.

– А что еще мне было делать? Я осталась одна, без гроша за душой, да еще беременная. – Последнее слово она выплюнула, будто оно обожгло ей язык, а потом спохватилась и крепко прижала меня к себе.

– Я ничего не знал. Прости меня, Бьянка. Но ведь еще не поздно? Позволь мне искупить свою вину. – Он схватил ее за руку.

– Мне нужно идти. – Бьянка отняла руку и поспешила прочь.

Теперь уже мне приходилось спешить изо всех сил, чтобы не отстать от матери. Обернувшись, я посмотрела на своего отца, испытывая странную смесь чувств: любопытства, обиды, страха. Он смотрел нам вслед, и его золотисто-рыжие волосы искрились на солнце.