Старая скворечня (сборник)

И младший из Деревянкиных, Федька, был такой же. После службы в армии остался он где-то далеко-далеко: не то на Курилах, не то на Камчатке и пропадал там лет пять. Пропадал, пропадал, а тут вдруг взял да заявился! Костюм на Федьке — черный, моряцкий; фуражка — что тебе фронтон у крыши новой фермы: до самого неба поднята, а на лбу — краб золотом шит. Герасим уверял, что чуть ли не до капитанов его Федька выслужился.

Известно, как оно бывает по соседству-то: приехал ненаглядный сынок — праздник в семье. Позвали Деревянкины родню, соседей. И Егора позвали — да не одного, а со всеми чадами и домочадцами. Выпили по маленькой; то да се, разговоры разные за столом пошли. Федька про всякие дальние страны рассказывает, про море, а сам все на Наташу глазами зыркает. В армию уходил — была она школьницей, а за столом сидела красивая девка, невеста.

В тот вечер ничего не было между ними: выпили, поговорили да и разошлись по домам. Только стал замечать Егор после того вечера: побежит утром Наташка к колодцу с ведрами — Федька тут как тут! Бадейку из рук Наташи возьмет, одним махом журавль вниз, другим — вверх. Налил ее ведра, подхватил их и понес к дому. Наташа идет рядом, смеется — довольна.

Федор ведра на крылечко поставит, кивнет головой в ответ на ее «спасибо!» — и был таков.

Вежливый, неназойливый парень. Нравился он Егору.

15

Был конец июля. Жара стояла несусветная. А в жару даже и на прикорм рыба плохо идет — одна надежда на переметы.

Молоко да творог внучатам наскучили — надумал Егор угостить их свежей рыбой. Собрались они с Наташей подпуска на ночь поставить. Идут вечером — Наташа весла несет, ведерко, а в ведерке — две фанерки с намотанными на них подпусками; Егор тоже нагружен, как вол. За спиной сумка со всякой наживой, в одной руке мутилка для ловли пескарей, в другой — ватник на случай, если придется заночевать у реки. Идут они к Оке задами огородов, глядь, под рябиной, что растет с угла соседского плетня, Федька стоит, без кителя и без фуражки, с полотенцем через плечо: купаться, знать, собрался.

— Наталья Егоровна, давайте я помогу вам! — и руки к веслам протягивает.

— Пожалуйста, Федор Герасимович.

Взял Федька весла; пошли вместе.

— Никак рыбачить? — спрашивает.

— Думаем переметы поставить.

— Дядя Егор! — горячо заговорил Федька. — Взяли бы меня хоть разок с собой. Писал отец: приезжай, приезжай. А лодка совсем сгнила. Так хочется порыбачить! Осталась ли в Оке хоть какая-нибудь рыбешка-то?

— Осталась еще, — оживился Егор. — И щука, и голавль есть. Судака, правда, мало.

— Ишь ты! — удивился Федор. — А я думал — никакой рыбешки тут не осталось. Мы в море ловим и то, знаете, часами тянем невод, а поднимем его со дна — пусто.

— Значит, и море процедили?

— Процедили.

Они помолчали. Узенькая тропинка, петлявшая по косогору, кончилась. По лужку, что протянулся вдоль берега Сотьмы, можно было идти всем вместе, рядком. И они пошли, и Федор, шагая рядом с Наташей, расспрашивал ее про наживу: на пескаря ли ловится лучше или на ракушку, как в прежние времена.

— Насаживаем червяков, а то и пескаря, если удастся его раздобыть, — охотно поясняла Ната.

— Что — плохо мутится?

— Когда как.

— Возьмите меня с собой, я обещаю раздобыть вам пескарей, — сказал Федор. — Не добуду живцов — готов насаживать червяков хоть до утра.

— Что ж, поедем, — согласился Егор. — А то моя помощница боится ручки свои червями пачкать.

Наташа ничего не сказала, только улыбнулась как-то странно. Егор, заметив эту улыбку, подумал, что дочка-шельма знала про намерения Федора — заранее небось договорились встретиться у рябины.

Егор хмыкнул удивленно, но сделал вид, что ни о чем не догадывается.

Они спустились к реке, отвязали лодку и поехали. На песках, где Сотьма впадает в Оку, бросили якорь и стали добывать пескарей. Мутил Федор. Он снял с себя брюки, тельняшку и, перебирая ногами, поднял такую муть на быри, что вода пожелтела даже сверху. Всякий раз, когда Федор доставал со дна сеточку, пескари поблескивали на солнце. Наташа накрывала живцов ладошкой и бросала их в ведерко с водой.

Добыв пескарей, они поплыли вверх по Оке, под Игнатову гору. Егор любил это место. Когда-то тут стеной высился сосновый бор, но вскоре после войны пришли сюда взрывники, стали рвать каменную гору; дробилки крушили плитняк, превращая его в гравий. Гравий грузили на баржи и отправляли в Москву, на стройки. Вместо красавицы горы зияла теперь на берегу Оки огромная оспенная язва — следы бывшего карьера. Вдоль берега и поныне торчат из воды замшелые сваи — места бывших причалов.

Под Игнатовой горой были омута. На глубоких местах держались судак и щука.