Старая тайна, новый негодяй

— Омлет с паприкой и ветчиной, — провозгласил Аракелян, с грохотом устанавливая тарелки на стол. Потом вернулся к рабочему столу и поставил передо мной отпотевший стакан со словами: — Ваш сок, миледи. А потом кофе со сливками. Свежих эклеров не обещаю, но в шкафу есть печенье, думаю, пойдет. Давай, Даш, приступай. Я двое суток ничего не ел…

Только тут у меня наконец хватило ума присмотреться к нему внимательнее.

Аракелян и в самом деле выглядел неважно. Под глазами темные круги. Губы потрескались так, как если бы его мучил жар минувшие трое суток. А руки, в которых сейчас подрагивали вилка с ножом, были в запекшихся ссадинах.

— С тобой-то что? — буркнула я неучтиво, когда он поймал мой изучающий взгляд и невесело хмыкнул. — Тоже авария?

— Хуже! — Он вдруг соскочил со стула, снова метнулся к холодильнику и, достав оттуда остатки ветчины, принялся нарезать ее себе в тарелку, приговаривая: — Что-то не наелся. Ты ведь не против, если я доем ветчину?

Конечно, я не была против того, что он опустошает мой холодильник. Я была только против одного: против его партизанского умалчивания. Он же снова проигнорировал мой вопрос, ответив на него одним-единственным, ничего не выражающим «хуже». Что хуже, кому хуже, насколько хуже?

— Ты опять?! — Я в сердцах швырнула вилку в пустую тарелку; надо же, так незаметно для самой себя все съела.

— Что опять? — пробубнил он с набитым ртом.

— Опять мне врешь! Ты же все время мне врешь, Аракелян! — начала я снова заводиться.

— Не фамильничай, не в окопах! — предостерег он с самой паскудной ухмылкой на свете. — А насчет того, чтобы врать… Я не вру, Дашка! Просто недоговариваю. Потому что не могу тебе ничего рассказать, понимаешь…

— Нет! — перебила я его бессовестный треп и для убедительности пришлепнула ладонью по столу. — И не хочу понимать! А теперь слушай меня внимательно…

— Та-аак, кажется, мы переходим к самому интересному этапу в наших отношениях. Этапу условий. Я не ошибся?

Разговор Сергею не нравился с самого начала. И тяготил его, судя по всему, не столько сам предмет разговора, сколько необходимость вообще открывать рот. Но он сдерживал себя, не забывая, правда, с удвоенным аппетитом поглощать мои продукты. Может, боялся, что выгоню его, так и не дав ему закончить завтрак. Или что сам не выдержит и уйдет.

— Условий никаких не будет. Они мне и не нужны, — как можно мягче начала я, заметив у него на левой скуле под щетиной синяк величиной с пятирублевую монету. — Мне нужна ясность, Сережа!

— Кому она не нужна, Даш? Все хотят ясности. Все, представляешь! Я бы тоже ее хотел. Но… Но столько всяких этих «но», что ее вроде как уже и не хочешь.

— Кого? Кого ее? — Я смотрела во все глаза на него, пытаясь понять, в каком месте Сергей говорит серьезно, а в каком просто-напросто надо мной издевается.

— Не кого, а чего, дорогая. — Аракелян вдруг шумно зевнул и, извинившись, пробормотал: — Не могу, Даш, глаза слипаются. Я посплю?

И он пошел в мою спальню. А я, разумеется, засеменила следом. Не раздеваясь, он упал лицом вниз, подминая под себя мое любимое шелковое покрывало.

— Сережа… — выдохнула я. — Ты… Ты… это же просто…

— Дашка, прекрати, — попросил он вдруг глухо, со стоном, зарываясь лицом в подушку. — Я так устал от всего этого дерьма. Я пришел к тебе, чего еще?

— По-твоему, меня должна утешать эта мысль? Здесь же не реабилитационный центр в конце концов.

Я не могла позволить ему сейчас спать. Меня просто душила потребность выговориться. Ведь если он уснет, так и не поговорив со мной, я буду ходить на цыпочках. Отключу телефон. И стану ловить его сонное дыхание и мечтать о запретном. А это первый признак слабости. Мне же нельзя сейчас быть слабой, потому что я взрослая, я самодостаточная, и еще… вчера на меня было совершено покушение. И мне нужно во всем разобраться.

— Разбирайся, — пробормотал он, чуть приоткрыв глаза. — Но, запомни, я тебе в этом деле не помощник.

— Почему? Ты хотя бы знаешь, что со мной вчера произошло? Я же могла погибнуть! — Не выдержав его безучастности, я подошла к кровати и шлепнула его чуть ниже поясницы. — Тебе это все равно?!

— Нет! — с чувством произнес он. Перевернулся на спину и, поймав меня за руку, потащил на кровать. — Мне совсем не все равно, я же сказал, что люблю тебя. И потому я здесь. Давай поспим, Даш!

Вот опять. Он опять сказал мне о своей любви. Но сказал это как-то обыденно, походя, словно мы прожили с ним бок о бок не один десяток лет. Успели надоесть друг другу за эти годы обоюдными претензиями. И чтобы отвязаться, он потчует меня очередной порцией признания, которое уже давно перестало иметь ценность. Я расстроилась.

— Сережа. Ты знаешь, кто это сделал?

Почему я вдруг спросила его об этом, не знаю. Просто лежала на его руке, смотрела на его четкий профиль, слушала — конечно же, как и ожидалось, — его дыхание, выравнивающееся с каждой последующей минутой, и вдруг задала этот вопрос. Разве же я могла знать наперед, что своим вопросом снова разбужу в его душе демонов. Воистину, с этим человеком, как на минном поле, никогда не знаешь, когда подорвешься.