Я с трудом и, вероятно, довольно путано отвечал на вопросы командира роты. Усталость валила меня с ног. Но, несмотря на нечеловеческое утомление, я не мог на этот раз заснуть. Как кровь от угара, стучала в голове мысль: "Я единственный, единственный уроженец этой местности. Я должен знать, должен понимать, что происходит. Когда я встречал взгляд кого-либо из бойцов, мне казалось, что в нем можно прочесть подозрение. Разве не естественной была бы с их стороны мысль: "Он "оттуда". Почему именно он возвращается целый и невредимый? Почему нож сидит всякий раз в спине одного из его спутников?"
Я искоса вглядывался в лица товарищей и ждал. Я не знал, о чем они меня спросят, но был убежден, что вопрос неизбежен. Не смыкая глаз после бессонной ночи, пролежал я до вечера.
Новый командир взвода вызвал охотников в ночной секрет.
- Я!
- Вы?! - спросил взводный и посмотрел на меня.
Может быть, он смотрел на меня всего на секунду дольше, чем на других, но мне казалось, что он никогда не отведет глаз.
- Пожалуй, не стоит, - сказал взводный и положил мне руку на плечо. Отдохните.
- Нет, - упрямо сказал я. - Мне нужно пойти.
- Пускай идет, - сказал маленький тихий боец, мой сосед по строю. - Только вот что, - он скептически оглядел мою изорванную, скоробившуюся от постоянного лежания на мокром снегу куртку, - пусть возьмет мой кожушок.
Взводный молча кивнул, и боец, не спрашивая меня о согласии, скинул полушубок. Он стоял - маленький, щуплый, с обросшим жесткой щетиной лицом - и глядел на меня почти просительно. Я не собирался переодеваться, но и излишнее упрямство могло показаться подозрительным. Да и не мог я заставить бойца стоять на холоде в одной гимнастерке. Поэтому я, насколько мог быстро, сбросил свой топорщившийся железом кожушок. Он стал такой грязный и темный, что яркие цвета национального орнамента вышивки были уже совсем не видны.
- Верное дело, - весело подмигнув, сказал боец и щелкнул по черной кожаной ножне, которую я носил на поясе под кожушком. - Ишь ты! - Он вынул нож и попробовал лезвие на палец. - Дашь побриться?
Я поспешил надеть полушубок, чтобы избежать любопытных взглядов бойцов. Заметив нож, они переглядывались между собой. И это тоже мне не понравилось.
Своим новым спутникам я высказал соображение: вероятнее всего, враг замечает наших разведчиков, когда они проползают под проволокой. Когда за нее задевают, она звенит. Вот в эти-то минуты, когда запоет проволока...
Мне никто не ответил. Уходя, я чувствовал на своей спине внимательные взгляды остающихся товарищей. Словно они могли видеть нож сквозь овчину полушубка...
Ночь выдалась неспокойная. Где-то на фланге подняли стрельбу. Противник не выдержал нервного напряжения и стал забрасывать нас лимонками6. Нашему наряду пришлось отползти. Я попал в какие-то заросли кустарника, с трудом выбрался к своим. Поэтому я вернулся последним.
Легко представить себе гнев и удивление бойцов, когда они узнали, что нас опять двое. Третий лежал под проволокой с ножом в спине.
У меня не было сил вымолвить слово. Не поднимая головы, чтобы не встретить чей-нибудь взгляд, я побрел к палатке и бросился на кучу еловых веток, служивших нам в те дни постелью. Когда я уже засыпал, в палатку вошел новый взводный в сопровождении моего товарища - маленького тихого бойца.
- Опять, - проговорил взводный и протянул мне нож, - обыкновенный финский нож, каких тысячи носят жители этих мест; черный черенок рукоятки и широкое лезвие. Одним словом, обычный пукку.
Я не понял, чего он от меня хочет.
- Опять нож в спине бойца. - Он помолчал и прибавил: - Неужели не изловим?.. Ведь не леший же он!
- Небось не леший, - тихо сказал маленький сосед и вопросительно поглядел на меня. Будто ждал, что именно я должен все объяснить.
Но я не мог найти для них ни одного слова: в голове была путаница, и смертельно хотелось спать.
Взводный потоптался и ушел. Боец-сосед задержался в палатке. Я хотел отдать ему его полушубок.
- Носи, носи! - ласково сказал он.
Но я уже скинул полушубок и протянул ему. И когда я посмотрел на него, чтобы поблагодарить, то увидел его испуганный взгляд, устремленный на мой пояс. Я с удивлением глянул туда же и чуть не выронил полушубок: ножны были пусты.
Боец молча взял полушубок. Я с лихорадочной поспешностью перебирал в памяти все обстоятельства, при которых мог потерять нож. По-видимому, он выпал, когда я ползком пробирался сквозь кустарник.
Боец неловко, с трудом попадая в рукава, натянул свой полушубок и медленно вышел. Я не мог оторвать взгляда от его согнутой спины. Уже стоя вне палатки, он приподнял полотнище над входом и негромко сказал:
- Спи...
"Спи", - сказал он?.. "Спи"?! Как легко это сказать. Если вчера я не мог заснуть от одного сознания своей беспомощности, то что же мне делать сегодня, когда так глупо сошлись обстоятельства? Разве я не понимаю, что мой товарищ, вправе подумать. Нож, показанный взводным, был ведь так похож на мой!.. Я был убежден, что и фабричное клеймо на нем то же: "Фискарс"...