Старая записная книжка. Часть 1

Граф Фикельмонт рассказывал мне странное и, по-видимому, мелкое обстоятельство, которое возвело французского маршала Бернадота на шведский престол. Граф Фикельмонт был некогда австрийским посланником в Стокгольме и слышал эти подробности от многих достоверных и государственных людей. Во время наполеоновских нашествий на Европу в числе разнородных пленников был и шведский офицер. Бернадот всегда обращался с пленными внимательно и кротко. Он отличался от своих сослуживцев, французских военачальников, уважением к личному достоинству человека, бескорыстием и, по возможности, облегчением повинностей и пожертвований, возлагаемых на жителей тех мест, которые подвергались военному постою. Когда, вследствие разных событий и переворотов, шведский сейм рассуждал об избрании наследника престола и колебался между разными именами, помянутый шведский офицер вспомнил о Бернадоте и сообщил мысль свою одному пастору. Он говорил: «Швеции не знать спокойствия и не оградить себя от русского влияния, если не прибегнет она к французскому покровительству и не примет из рук Франции наследника престола. Сей наследник налицо, и неминуемо быть должен Бернадот». Пастор подался на это мнение. Оно разошлось по городам и селам. Сказано и сделано. Молодой офицер скачет в Париж и является к Бернадоту, удостоверяя, что Швеция желает иметь его будущим властителем своим. Маршал отвечает, что делаемое ему предложение очень лестно для него, но что он желал бы видеть свидетельство уполномочия, данного ему его согражданами на подобное предложение. Офицер, убедившись в согласии Бернадота, обращается к шведам из знатнейших фамилий и сообщает им дело, которое он затеял. Большинство одобряет это предположение. Наконец шведская депутация отправляется к Бернадоту и приглашает его принять титул наследника шведского престола. Отселе начинаются официальные и дипломатические переговоры, и вот француз, сын адвоката, является впоследствии Карлом XVI (недалеко по счету от Карла XII), основателем новой династии, – единственный уцелевший обломок от огромного революционного корабля, который был после окрещен именем Наполеона. Он пережил и события, в которых участвовал, и порядок, который они устроили. После он сам содействовал сокрушению этого порядка. Впрочем, он никогда вполне не ладил ни вначале с Бонапартом, ни позднее с императором Наполеоном. Оба они друг друга опасались.

Приписка, сделанная в 1850-х годах. После того всплыл обломок из того же корабля и под тем же роковым именем. Впрочем, одним французам могла присниться мысль восстановить этот забытый остаток забытой династии. Можно заботиться о восстановлении принципа; реставрация имени, некогда славного, но окончательно погубившего славу себе свою, и к тому же реставрация личности, не имеющей сама по себе никакого нравственного и политического значения, есть одно политическое ребячество. Французская история, с последнего десятилетия минувшего века до наших дней, есть не что иное, как фантасмагория, то кровавая и зверская, то жалкая и смешная, в которой, по какому-то сумасбродному треволнению, лихорадочно передвигаются и перебегают неожиданные события и лица.

* * *

Несколько раз говорили мы о князе Белосельском, принадлежавшем веку Екатерины и царствованию Александра I. Он столько же был известен устной любезностью, сколько эксцентричностью пера своего. Вот пример из многих, а именно надпись его к портрету кн. Багратиона:

Si Souvoroff, si grand, si fortune,
Est le pere de la victoire,
Bagration en est le fils aine:
Il joue avec la mort et couche avec la gloire.

(Если Суворов, столь великий, столь одаренный счастьем, есть отец победы, то Багратион – старший сын ее. Он играет со смертью и ночует со славою.)

Впрочем, иногда вырывались у него и дельные стихи. Говоря об одном историческом лице, сказал он: «Другие делали худое, а он худо делал хорошее».

В. Л. Пушкин рассказывал, что князь Белосельский читал ему однажды стихи, написанные им на смерть камердинера своего:

Под камнем сим лежит признательный Василий:
Мир и покой ему от всех земных насилий…
И что есть человек? – Горсть пыли и водицы.

«Мне нравится эта водица, – прерывая чтение, сказал с умилением князь Белосельский. – Не правда ли, так кажется, и видишь, как протекают ваши дни?»

* * *