Хорошо воскресить бы журнал Новикова, предполагаемый журнал Фон-Визина, журнал честного жандармства, в котором бездельники видели бы свои пакости, из коего правительство узнавало бы, что у него дома делается. В этом журнале не должны быть выходки нынешнего либерализма, он должен быть издаваем в духе правительства, в духе нашего правления, если только не входит в дух его защищать служащих бездельников. Не нужно означать губернии, лица, о коих речь идет: глас народа будет пояснять. Можно даже не трогать и даже должно не трогать злоупотреблений по законодательной и судебной части, одним словом, почитать корни, а касаться злоупотреблений по одной исполнительной, административной части земской. И тут вышла бы большая польза.
Гласность такое добро, что и полугласность – Божий свет. В тюрьме, лишенной дневного света, и тусклая лампада – благодеяние и спасение. Как ни говори, а Лубяновскому горько будет прочесть 9 No
Вчера выехал в первый раз после падения. Сердце как-то билось, садясь в коляску и особливо же проезжая мост.
Обедал у Хитровой: читал письма отца (князя Смоленского) во время войны 1812 года: по большей части писаны по-французски, рука и правописание ужасные. Надобно списать несколько писем. В некоторых письмах он дивится своим успехам. Умиляется. В одном письме упоминает он о сновидении, в котором приснился ему Наполеон и он сам, и посылает его к дочери, но сон не отыскался. Упоминает о слове, прославленном после Прадтом: от возвышенного до смешного.
Фикельмонт рассказывал мне странное обстоятельство, которое привело Бернадота на шведский престол.
Вчера был у меня Жуковский, ехавший в Петергоф, перебирали всякую всячину. Он обедал у меня.
Вечером был в Елагинском театре: Mariage de Figaro.
Вчера обедал на Олимпе, то есть у Гнедича, был на Елагинском гулянии, у Голицыной полуночной. В ней есть душа и иногда разговор ее, как Россиниева музыка, действует на душу. Но все это отдельные фразы. Говорили о nationalite: видно, что чувство в ней есть, но оно запутывается в мысли. Большинство решило, что Наполеон точно любил Францию: следовательно, патриотизм не всегда благодетелен. Я сказал: любить сильно не значит любить хорошо (on peut aimer fort sans aimer bien).
Обедал у Дюме, после обеда к Булгаковым, Лаваль, во французский спектакль и на вечер в Австрию. Там бразильские и португальские дипломаты.
Обедал в Австрии, вечером в Севильском цирюльнике итальянском и домой. В музыке Россини весь пыл, все остроумие, вся веселость прозы Бомарше.
У Фикельмонт обедало семейство Стакельберг. Людольф так любезничал, так резвился, так юношествовал, что брякнулся в воду, хорошо что у самого берега. Является ли беременность женщины и ее роды через несколько дней после свадьбы поводом к расторжению брака? Нет. – Так решил в Париже трибунал 1-й инстанции. Чем же доказывают справедливость решения? «Заблуждение относительно качеств данного лица не было поводом к расторжению брака, – как повод допускалось лишь
29-го был в Александро-Невском монастыре. Отслужил молебен, был на могиле Карамзина. Обедал с Дельвигом и Львом Пушкиным в кабаке Grand Jean. В письме вчерашнем к жене описывал этот обед. После у Белосельской, вечером чай пил в Австрии.
Фикельмонт рассказывал мне о неаполитанском походе. В Abruzzes нашли они два дерева, срубленные и переложенные по дороге, да ров, который ребенок мог перешагнуть. Вот все средства защиты, употребленные неаполитанцами. Ох! Уж мне эта неаполитанская революция! Сколько она мне дурной крови наделала.