Старая записная книжка. Часть 2

Среди многих нелепостей, громких и пустых фраз, проявляются и истины. Вообще довольно верно то, что он осуждает, но когда начнет советовать, учить, преподавать, тут не только ум за разум, но вранье за горячку переходит. Надобно, говорит он, преподавать «Родину как догмат и принцип, а потом и как легенду. Мы имели два искупления – через Орлеанскую деву и через революцию, мы имели порыв 1792 года, чудо молодого знамени, молодых генералов, которыми восхищался и которых оплакивал враг, славу Арколя и Аустерлица и т. д.».

Почему же не прибавляет он унижения Ватерлоо, ибо нет сомнения, что Аустерлиц, рано или поздно, должен был кончиться Ватерлоо или добровольной смертью Европы, чего ожидать было нельзя.

Во многих местах он подражает Мицкевичу, но в Мицкевиче, под туманом заблуждений, все-таки теплится, светится какая-то вера, верование, а в Мишле все это театрально, пустозвучно.

Следующее замечание довольно справедливо: «Только история нашей страны сохранила целостность; в истории Италии отсутствуют последние столетия, в истории Германии, Англии нет первых веков. Лишь читая историю Франции, вы узнаете весь мир».

Но вопрос, чему учиться из этой истории. тому ли, что должно делать, или тому, чего избегать должно, чего делать не должно? Главная мысль сочинения также справедлива, что вообще говоря о Peuple, принимают всегда за целое некоторые части его. Сравнение детей и народа: «ребенок служит объяснением народу. Инстинкт ребенка не бывает извращенным; инстинкт народов-детей – тоже».

И у нас несправедливо было бы изучать и оценивать народ (у нас нет слова peuple в этом особенном значении). Крестьянство – христианство, мир православный; в городских фабричниках, в мастерских, в дворовых. Ищите его ниже, то есть глубже. «Великая слава нашим старым французским коммунам – они первые нашли истинное имя для родины. В своей простоте, полной глубины и здорового смысла, они называли ее дружба (L'amitie); говорили дружба Лилля, дружба Эра)».

Когда вошло у нас в употребление слово: отечество? Жаль, что оно принадлежит среднему роду. Оно облекается в какое-то отвлеченное понятие. Нельзя олицетворить его: отечество, отечествие, отчизна, отчина, все это более тесное значение места родины, последовательности от отца. Отечество, отчество слишком сходны одно с другим. Нет слова patriotisme, patriote. Любовь к отечеству, холодное и неправильное выражение: означает отношение к чему-то, а не чувство чего-то – Vaterland.

* * *

Меншиков, говорят, вне опасности и выздоравливает. Стало быть, Перовский – адмирал на час.

* * *

Когда старику Пашкову, кажется, Василию Александровичу, дали Андрея, и все удивлялись, спрашивая, за что, Меншиков сказал, что за службу его по морскому ведомству: «Он десять лет не сходит с судна».

* * *

Глотка – греческое слово, по-французски glotte, petite fente du larynx, маленькая щель в гортани. В Академическом Русском словаре не обращено внимания на греческое происхождение некоторых наших слов, а если и бывают ссылки, то на латинские слова.

* * *

«Вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет», говорили славяне, призывая варягов. И ныне то же можем сказать и говорим. Россия в этом отношении все еще та же.

Нынешнее немецкое владычество в администрации России – повторение норманского. И тогда славянский народ не онорманили, и ныне русский народ не онемечили, но официальная Россия – не русская. Слова Погодина: влияние варягов на славян было более наружное, они образовали государство, – может быть применено ныне к немцам и вообще к иноплеменному люду.

Разница разве в том, что норманская, то есть иноплеменная сила воплотилась во втором периоде в русском Петре. Но и он, вероятно, находил, что наша земля велика и обильна, а наряда в ней нет, и призвал немцев на помощь.

* * *

28 октября 1846. Странная моя участь: из мытаря делаюсь ростовщиком, из вице-директора Департамента внешней торговли становлюсь управляющим в Государственный заемный банк. Что в этих должностях, в сфере этих действий есть общего, сочувственного со мной? Ровно ничего. Все это противоестественно, а именно потому так быть и должно, по русскому обычаю и порядку.

Правительство наше признает послаблением, пагубной уступчивостью советоваться с природными способностями и склонностями человека при назначении его на место. Человек рожден стоять на ногах: именно потому и надобно поставить его на руки и сказать ему: иди! А не то, что значит власть, когда она подчиняется общему порядку и течению вещей! К тому же тут действует и опасение: человек на своем месте делается некоторой силой, самобытностью, а власть имеет одни орудия, часто кривые, неудобные, но зато более зависимые от ее воли.