Старая записная книжка. Часть 3

Перенесем вопрос на русскую почву. Многие из нас, например, могли не разделять вполне всех политических и государственных мыслей Николая Тургенева; но могли иметь с ним некоторые точки сочувствия и прикосновения, следовательно, разрыва не было. Были вопросы, в которых умы сходились и действовали дружно.

Возьмем даже Рылеева, который был на самой окраине тех мыслей, которых держался Тургенев. Еще шаг, и Рылеев был уже за чертой и, по несчастью, он совершил этот шаг. Но все же не был он Нечаев и быть им не мог. Он гнушался бы им, а ведь Нечаев тоже слывет либералом и почитал себя либералом.

Охотно верю, что в этой шаткости понятий, в этом разгроме правил, верований, начал есть гораздо более легкоумия, слабоумия, нежели злоумия, но все же не могу признать либерализмом то, что не есть либерализм. Как ни будь я охотник курить сигару, все же не могу я признавать сигарою вонючий свиток, которым потчевает меня угорелый и утративший чутье и обоняние курильщик.

Еще несколько слов. Иным колят глаза их минувшим. Например, упрекают их тем, что говорят они ныне не то, что говорили прежде. Одним словом, не говоря обиняками, обличают человека, что он прежде был либералом, а теперь он консерватор, ретроград и проч. проч. Во-первых, все эти клички, все эти литографированные ярлыки ничего не значат. Это слова, цифры, которые получают значение в применении. Можно быть либералом и вместе с тем консерватором, быть радикалом и не быть либералом, быть либералом и ничем не быть. Попугай, который затвердит слова: свобода, равенство прав и тому подобные, все же останется птицей немыслящей, хотя и выкрикивает слова из либерального словаря.

* * *

Посмотрите до какой нелепости доходят наши газеты: С.-Петербургские Ведомости, № 220, 11-го августа, сопоставляют патриотическую песню, сочиненную князем Черногорским, и песню турецкую. Про первую говорят: «Гимн Черногорцев, преисполненный рыцарского великодушия и глубокочеловечным чувством». Другой, то есть турецкий, – «воплями дикой свирепости и жестокого изуверства».

А дело в том, что вся разница в гимнах заключается в следующем: сербы алчут турецкой крови. Турки – сербской. Сербы поют: «Раны моей души будут исцелены турецкой кровью»; турки поют: «Омочи в сербской крови свой меч».

Не много рыцарства и человечности ни там, ни здесь, а одна человеческая кровожадность, которая, к прискорбию, свойственна всем народам, когда они враждуют и воюют между собой. Тут турки те же христиане, а христиане те же турки.

В литературном отношении в турецкой песне более поэзии и силы, нежели в сербской. Например: «Наглость гяуров возносится до седьмого неба. Их вой, когда они лают на луну, проникает до престола Аллаха». Лают на луну, очень поэтически выражает прозвание, данное турками гяурам. «Блаженно улыбайся, когда, среди битвы, твой дух отделится от тела». Вот это почти рыцарски: «Не плачьте над нашими трупами и оставляйте их на поле битвы, чтобы они распространяли чуму в логовищах гяуров». Поэзия свирепая, но поэзия. Есть что-то в этом роде у Мицкевича, в поэме Валленрод.

* * *

Как с приближением зимы
Цветок спокойно умирает.

Ему природы благ закон,

Ему природа мать родная:
Еще благоухает он,
Еще красив и увядая.

Начало стихотворения, которое я написал, то есть надумал, минувшим летом (1876) в вагоне, когда ехал из Гамбурга в Эмс. Есть и конец, но пока не нахожу его ни в памяти, ни в бумагах.

Читал я его Гроту в Гамбурге и, кажется, был он им очень доволен. Много подобных стихов у меня пропало, которые я мысленно сочинял в прогулках и езде, – и не успел записывать. Беспечность и лень всему этому причиною. Дело в том, что я люблю творить и охлаждаюсь к сотворившемуся.

* * *

Стихи Хемницера с одноглагольными рифмами своими можно иногда сравнить с подмоченным порохом. Стих осекается. Восприемный Грот слишком снисходителен и пристрастен к своим крестникам. Издание Державина и Хемницера труд почтенный и в русской литературе небывалый. Но в поэтах своих хвалит он часто, что вовсе недостойно похвалы. Поэт, великий поэт, Державин опускается нередко до Хвостова, если не ниже. Хемницер иногда вял и пуст до пошлости…