Старчество на Руси

Своему собрату о Христе, настоятелю монастыря, преосвященный Игнатий пишет поучение о делании чистой молитвы, говоря, что тогда «душа движется в соединение с умом, влечет за собою тело (и) в хладе тонком и мире глубоком человек, соединенный сам с собою, превысший всякой борьбы, чуждый всякого греха, одеянный в покаяние, предстоит перед лицем Господа чистою молитвою, объемлющею все его существо».

Следует допустить, что из состояния, подобного описанному, изложены Святителем глубочайшие тайны молитвы в его письмах «к брату, занимающемуся умной молитвой». Всего, что написано здесь святителем Игнатием, невозможно перечислить. Строки эти остаются драгоценным назиданием для всякой души, ищущей путь к молитвенному общению с Богом, ищущей путь к Богу Живому. Вместе с тем при всем величии поднимаемого им вопроса Владыка пишет этому брату: «Будь снисходителен к себе, не засуждай себя, при побеждениях прибегай к Богу с раскаянием – и простится тебе побеждение твое; а ты снова за меч, и на сечу».

Приведенные только что слова Святителя и другие его высказывания, в которых мы видим индивидуальное отношение к каждому спасающемуся, вопрошающему его, показывают, как ценил пастырь-подвижник души человеческие. Об этом невозможно умолчать.

В тех же письмах он пишет об этом – всегда различно – соответственно душе каждого из переписывающихся с ним. Так, в душе близкого ученика своего он «услышал <...> глубокое, истинное призвание к Богу». «Я глядел на душу, – пишет святитель Игнатий, – для лица и для всего вещественного я – точно без глаз. Черты физиономии как раз забываю; черты души, и самые тонкие, остаются запечатленными в памяти». «Я часто о вас вспоминаю, – пишет Владыка болящей инокине, духовной дочери своей, – извещает о вас мое сердце».

«Я утешился, увидевши из письма вашего, что вы уже не так умны, как были прежде», – с назиданием пишет святитель Игнатий инокине, своей духовной дочери, и продолжает: «А что пишу к вам так откровенно, то из этого можете видеть, как я к вам близок сердцем моим и как искренно желаю вам преуспеяния о Господе». Вот – мудрость старца. По его же слову в другом письме: «Многие из святых называли чадами тех, которым они сообщали жизнь Духа». Так, любя душу каждого из своих учеников, святитель Игнатий каждого вел соответственно его свойствам и душевным качествам. Себя же самого признавал служителем этих душ, как об этом и писал в одном из своих писем: «Вы желаете соделаться моею дщерью? Я в восторге духа, взирая на сонм духовных чад моих, которых несмь достоин называться отцом, но рабом, – говорю душе моей: “возвеселись, неплоды не рождающая, возгласи и возопий, не чревоболевшая, яко многи чада пустыя, паче нежели имущия мужа”». Воистину в своем старческом делании святитель Игнатий руководился словами святых, которые приводил в своих письмах: «Егда человек человека воспользует словесы или делы, Божию благодать да разумеют оба».

В письмах Святителя встречаются отдельные выделенные им картины природы, переживаемые духовно. Он даже соединяет природу в единое целое с миром незримым, как это становится очевидно из писем Владыки к художнику К. П. Брюллову, ставших известными по трудам отца Марка (Лозинского). «Религия вместе с (нездоровьем), – пишет Святитель, применяясь к понятиям самого Брюллова, – обратилась для меня в поэзию и держит меня в непрерывном чУдном вдохновении, в беседе с видимым и невидимым мирами, в несказанном наслаждении <...> время сократилось, понеслось с чрезвычайною быстротою, – как бы слилось с вечностью; вечность как бы уже наступила <...> Всякая красота, и видимая и невидимая, должна быть помазана Духом, без этого помазания на ней печать тления; она, красота, помогает удовлетворить человека, водимого истинным вдохновением. Ему надо, чтобы красота отзывалась жизнию, вечною жизнию».

Такой именно красоты полны все те строки писем, где страдающий и вместе вдохновленный красотой природы Божией Святитель описывает красоту Волги или высоту неба. «В тихом уединении, на берегу величественной Волги часто вспоминаю вас», – начинает Святитель письмо духовно близкой ему чете. И продолжает дальше о Бабаевском монастыре: «Он мне чрезвычайно нравится <...> Какой воздух! Какие воды, какие кристальные ключевые воды! бьют, кипят из горы <...> Какие рощи с дубами! с вековыми дубами! какие поляны! какая Волга! какая тишина! какая простота!». В следующем письме продолжаются излияния души Святителя, обретшего отдых в Бабаевском монастыре. «Из моего уединения, с живописных берегов Волги, – восклицает переполненная душа страдающего Святителя, – величественной и великолепной Волги, поздравляю вас».

Но в следующих письмах скорбь его становится очевидной: «Среди глубокой, мрачной ночи, – начинает эти строки Святитель, – уныло тянутся звучные отклики часовых <...> ободряет, утешает часового голос его товарища <...> Утешителен, отраден для христианина голос его собрата, – заключает начатую мысль святитель Игнатий, – в этой тьме и сени смертной, в которой мы совершаем наше земное странствование, шествуя к небу».