Вопль, позаимствованный у богомолов-крикунов, во много раз более громкий и предназначенный только ей одной, резанул по ушам, и внутренности Рин скрутило в тугой узел.
— Чик’ли-ли! Чик’ли-ли-и-и!
Ей до боли хотелось убежать прочь.
Они приближались! Полпути! Еще четверть! Кожистые крылья несли муталисков к их единственной цели; зерги двигались в едином порыве, словно став одним целым, слившись в одну волну…
Они сбились в стаю, превратившись в одно уродливое чернильное пятно, закрывающее небо. Рин заметила, как от этого пятна отделилась и полетела вперед одна исполосованная шрамами тварь, ощерившая перепончатый зев.
Девушка глубоко вздохнула, опустила прицел и выпустила в цель единственный снаряд.
Низко.
Слишком низко. Не достанет ублюдка.
И даже не зацепит стаю…
…зато опишет отличную дугу
…и ухнет прямо в дыру на вершине шпиля, над которым собрались муталиски.
Через секунду все облако зергов накрыло едкой слизью, вырвавшейся из взорванного шпиля и спящих внутри него муталисков. Рин слышала их предсмертные крики, видела ошметки крыльев и панцирей, разлетающихся по воздуху вместе с ядовитыми внутренностями. Она чуяла, как дохнут эти неудачники.
Какое самое действенное средство против стаи? Урон по области.
Спуск вниз был не из легких: Рин срывалась и скользила по склону. Та сторона Наковальни, где стоял шпиль, была менее крутой, но сознание Рин к тому моменту уже мутилось, и иногда ей мерещилось то, чего там быть не могло.
Когда до земли оставалось всего несколько метров, она упала…
И ее поглотила тьма.
Первое, что услышала Рин, когда очнулась, было клацанье ковыляющего «Голиафа».
Сознание постепенно возвращалось. Рин поняла, что находится в лабораторной капсуле, покачивающейся в еле ползущей «Мухобойке». У нее побаливало предплечье, и, глянув вперед, Рин увидела, что оттуда торчит капельница, по крохе вливающая в нее жизнь.
— Шоу? — едва слышно пробормотала она, силясь вспомнить хоть что-нибудь.
— Шериф Шэрон! Вы очнулись! — Рин могла голову дать на отсечение, что этот голос принадлежал не Шоу. Зато Шамплен был жив, и «Голиафом» управлял именно он.
Одна его рука покоилась на перевязи, а второй он пытался справиться с непривычными рычагами. Но когда он с трудом повернулся к Рин, та увидела, что ученый просто светится от гордости.
Рин приподнялась и посмотрела на половину Шрама, привязанную к шасси. Внутренности чудища курились легким дымком, но грудная клетка была цела.
— Получил свой приз? Ох и улыбнулась тебе удача!
Брэд обернулся и улыбнулся ей, горделиво поправив разбитые очки.
— Ага.
Рин рассмеялась глубоким раскатистым смехом, который сам рвался из ее груди, словно ее тело нуждалось в подтверждении простого факта:
Брэд тоже начал смеяться.
И, когда он хохотал, держась за бока, «Мухобойка», словно пьяная, ходила ходуном. Казалось, она тоже смеялась.
Когда смех отступил и они оба взяли себя в руки, Брэд фыркнул и сказал:
— Я подоспел как раз тогда, когда прогремел взрыв. Точнее, я услышал просто громкий звук, но не знал, что случилось, пока не выбрался из канавы. Со сломанным локтем пришлось, конечно, помучиться, но у меня вышло. И там вы лежите — шериф и муталиск…
— О Брэд Шамплен, — ухмыльнулась Рин. — Мой герой!
Она вновь глянула на дымящиеся останки и вздохнула.
— Думаю, Управление правильно поступило, выдав тебе грант. Черт побери, свою цацку они получили, и обошлось мне это всего в пару пальцев.
Шамплен остановил «Голиафа», оглянулся и пожал плечами.
— Не знаю. Может, им тоже стоило попотеть. Сделать что-нибудь ради победы. Ну, например, прислать пару турелей с ракетами «Стрела»…
На лице Шамплена застыло такое проказливое и довольное выражение, что Рин тоже ухмыльнулась.
— Как скажете, профессор. Вы же у нас эксперт.
И они отправились в путь — домой.
Кал-Эл Богданов
Боевые КСМ
У Билла Бускетта по прозвищу Бледнолицый чесалась шея. Приступы зуда случались периодически еще со времен предыдущей войны, когда Билл только-только поступил на службу. Он вырос на планете Чосс, которая фактически представляла собой огромный бесполезный камень, а климат ее был настолько сухим и жарким, что в путеводителях эту планету в шутку называли «Нью-Лунексико». Всю свою молодость Бускетт проработал на этой жаре, участвуя в строительстве престижных горных городков, куда люди, гораздо более богатые, чем он сам, привозили своих жен и любовниц, чтобы жить в роскоши, наслаждаясь солнцем и сухим воздухом, приезжали подлечиться, позагорать или просто провести время так, как надлежит настоящим миллионерам.