Старейшее жизнеописание Спинозы

В каких целях Спинозе понадобилась вся эта схоластическая терминология? С ее помощью он хотел выразить специфику идеи, как модуса мышления, в сравнении с модусом протяжения, каковым является тело. Модусы протяжения имеют лишь одну сущность (выражаемую особой пропорцией движения и покоя их частей). Сущность модусов мышления, идей, двояка, или, лучше сказать, двумерна. Любая идея существует и может мыслиться в двух разных измерениях: formaliter — как идея вещи, и objective — как идея вещи.

Дело осложняется тем, что сущность вещи, являющейся объектом (идеатом) идеи, в свою очередь многомерна. Точнее говоря, бесконечномерна: она действует «параллельно» во всех бесчисленных атрибутах субстанции, образуя в каждом из них особый модус, а тот, в свою очередь, является объектом особой идеи в атрибуте мышления, и в этом смысле имеет свой персональный «дух». Этим объясняются странные, на первый взгляд, слова Спинозы в письме Чирнгаусу: у всякой вещи имеется бесчисленное множество душ, которые ничего не знают одна о другой [Ер 66].

Идей без идеата, то есть мыслей ни о чем, не бывает. Всякая идея выражает нечто реальное, и в этом смысле идея должна соответствовать (convenire) своему идеату. Это положение Спиноза поместил среди аксиом. Идея и идеат, или сущность объективная и формальная, — это две стороны одной медали, два способа бытия одной и той же вещи. Но это два разных способа ее бытия (= действия).

Такова суть яростных — иначе и не скажешь — протестов Половцовой против обвинения Спинозы в смешении реального с логическим, в формальном отождествлении causae и rationes — причин вещей с основаниями (резонами) идей. Ей отлично известен первоисточник этого, по ее словам, «абсурдного воззрения»: Шопенгауэр дал пример того, как не следует понимать философию Спинозы, — храбро заявляет Половцова, обещая «подробно рассмотреть в специальном исследовании» учения Спинозы и Шопенгауэра о видах причин.

Соответствие, согласие (convenientia) идеи с идеатом нельзя понимать как тождество, подчеркивает Половцова[469], ссылаясь на слова Спинозы:

«Истинная идея есть нечто отличное от своего идеата» [TIE, 11].

Равным образом выражение «causa sive ratio» не означает тождества реальных причин и логических оснований. Логическое отношение основания к следствию есть лишь одна из форм выражения реального отношения причины к действию. Это та особая форма, которую каузальное отношение получает в атрибуте мышления. Ratio, пишет Половцова, есть «causa по отношению к идеям»[470], то есть это особая форма проявления каузального отношения в мире идей. Если это и тождество, то никак не формальное, но — тождество различенных. Одинаковы, тождественны (idem est, дословно: «есть одно и то же») лишь порядок и связь идей и вещей; идеи же как таковые вполне отличны от вещей, а логические основания — от реальных причин.

Другой пример тождества различенных дает нам отношение атрибутов и субстанции. У Половцовой, как и у самого Спинозы, не встретишь диалектической фразеологии, однако понимание Бога как единой субстанции, выражающей себя целиком и полностью в неисчислимом многообразии своих атрибутов, — есть диалектика чистейшей воды. Ибо что вообще такое диалектика, как не учение о единстве многообразного и не умение мыслить «все в одном» и «одно во всем»?

Ключом к пониманию отношения единого и многого, единой субстанции и множества ее атрибутов и модусов, является категория выражения. В атрибутах и модусах выражает (exprimit) себя субстанция. Уточняя термин exprimere, Половцова показывает, что речь идет не о субъективном выражении, не о мысленной абстракции, расщепляющей реальность вопреки ее единству, а о выражении истинном, абсолютно адекватно передающем единство субстанции[471]. Не интеллект раздваивает субстанцию на вещь мыслящую и вещь протяженную, как неверно полагал Гегель, а сама субстанция выражает себя двояким образом. Интеллект не причина, а следствие (и вместе с тем особая, идеальная форма) этого ее двоякого полагания[472] и бытия. Неверно и то, что спинозовская субстанция при этом делится, «раздваивается»; скорее уж она умножается, ибо в каждом своем атрибуте субстанция выражается вся целиком. Таким образом акт самовыражения субстанции нисколько не разрушает ее единства, не расщепляет на части. Субстанция не перестает быть единой, тождественной себе в каждом из своих бесконечных выражений. Конкретнее ее единство предстает как всеобщий, абсолютно идентичный в протяжении и мышлении порядок и связь вещей (ordo et connexio rerum). Этот миропорядок, эти вечные и неизменные законы природы и есть не что иное, как сама субстанция — Deus in rebus, «Бог в вещах».