Читаем Старейшее жизнеописание Спинозы полностью

В этом месте «Размышлений» возникает известная проблема, получившая название «Картезиева круга». Первым его заметил Антуан Арно: сначала Декарт доказывал существование Бога, ссылаясь на ясность и отчетливость нашего восприятия его бытия, а затем заявил, что существование Бога — гарантия истинности всех ясных и отчетливых восприятий нашего духа [С. 2, 169]. Декарт в ответ подтвердил, что никакое ясное и отчетливое восприятие не может считаться истинным до тех пор, пока не доказано существование Бога, и, с тем чтобы отвести обвинение в логическом круге, ввел дистинкцию «того, что ясно воспринимается нами само по себе, и того, что мы вспоминаем как ясно воспринятое нами раньше» [С 2, 192].

Это разъяснение в современной историко-философской литературе известно как «Гамбит памяти» (Memory Gambit). Его правомерность отстаивали Этьен Жильсон (Е. Gilson) и Уиллис Донн (W. Doney). Бог у Декарта призван гарантировать истинность только прошлых восприятий, которые мы припоминаем как ясные и отчетливые, а не тех восприятий, с помощью которых в настоящее время доказывается его собственное существование.

Возможны и иные приемы устранения Картезиева круга. Так, Алан Гюирт (A. Gewirth) предлагает различать две формы достоверности (ясности и отчетливости) наших восприятий — психологическую и метафизическую достоверность:

«Декартов аргумент не образует круг, поскольку существование Бога доказывается посредством психологической достоверности, тогда как то, что гарантирует Бог, — это метафизическая достоверность таких восприятий»[560].

Наверное, едва ли найдется такое логическое противоречие, от которого нельзя было бы избавиться с помощью введения какой-нибудь дистинкции, более или менее тонкой. Это один из самых характерных «диалектических» приемов, к которым прибегала столь сурово порицаемая Декартом общая логика. Такой прием, конечно, может работать — при условии, что противоречие вызвано небрежным обращением с терминами, а не кроется в самом существе дела. В последнем же случае вместо решения реальной проблемы, явившей себя нашему мышлению в форме противоречия, «диалектик» устраняет ее с помощью какой-нибудь вербальной операции (этим искусством, как известно, прославились средневековые схоластики). Меж тем постановка проблемы в виде предельно точно и остро сформулированного логического противоречия есть совершенно необходимое предварительное условие для ее рационального разрешения. Ни одна серьезная теоретическая проблема не решается посредством «уточнения предикатов»; такая проблема заставляет разум исследовать реальный предмет, на который противоречие указывает своим логическим острием.

Картезиев круг, на мой взгляд, из числа таких, реальных, а не словесных противоречий. По сути дела, это настоящая антиномия, разрушающая «первоначала» декартовской философии — в равной мере и cogito, и идею Бога[561]. Строго и логически грамотно сформулировать ее, как это сделал Арно, значит уже наполовину ее решить. Однако решение не может сводиться к заверению в том, что Картезиев круг есть нормальная, законная форма действия мышления, которое делает своим предметом самое себя (Александр Койре)[562]. Картезиев круг — отнюдь не всеобщая форма логического, обращенного на самое себя, мышления. Исток данного, конкретного круга кроется в противостоянии рефлективной идеи «я» и идеи абсолютно бесконечной реальности, в несовпадении порядка идей и порядка вещей, оснований логики и онтологии.

В порядке философской рефлексии мысль «я есмь» предшествует идее Бога, а значит следствие предшествует своей причине, конечное — бесконечному, мышление — бытию. В реальном порядке природы дело, согласно Декарту, обстоит прямо противоположным образом. Вот почему на «стыке» этих двух порядков (в доказательствах существования Бога) не мог не возникнуть логический круг.

Первым конкретное решение проблемы предложил Спиноза, задавшийся целью образовать понятие Бога без помощи рефлективной идеи «я» и тем самым привести к общему знаменателю последовательность выведения первоначал философии и порядок вещей в природе. Подобным же образом поступит позднее Фихте — с той существенной разницей, что общим знаменателем он делает не идею Бога, а чистое самосознание, идею «я есмь». В обоих случаях Картезиев круг оказывается снят, уступая свое место иным «кругообразным» (рефлективным) формам мышления о мышлении — логики.

II. Замысел «истинной логики»

§ 4. Предмет и задачи логики

Перейти на страницу:

Все книги серии След в истории

Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого
Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Прошло более полувека после окончания второй мировой войны, а интерес к ее событиям и действующим лицам не угасает. Прошлое продолжает волновать, и это верный признак того, что усвоены далеко не все уроки, преподанные историей.Представленное здесь описание жизни Йозефа Геббельса, второго по значению (после Гитлера) деятеля нацистского государства, проливает новый свет на известные исторические события и помогает лучше понять смысл поступков современных политиков и методы работы современных средств массовой информации. Многие журналисты и политики, не считающие возможным использование духовного наследия Геббельса, тем не менее высоко ценят его ораторское мастерство и умение манипулировать настроением «толпы», охотно используют его «открытия» и приемы в обращении с массами, описанные в этой книге.

Генрих Френкель , Е. Брамштедте , Р. Манвелл

Биографии и Мемуары / История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Мария-Антуанетта
Мария-Антуанетта

Жизнь французских королей, в частности Людовика XVI и его супруги Марии-Антуанетты, достаточно полно и интересно изложена в увлекательнейших романах А. Дюма «Ожерелье королевы», «Графиня де Шарни» и «Шевалье де Мезон-Руж».Но это художественные произведения, и история предстает в них тем самым знаменитым «гвоздем», на который господин А. Дюма-отец вешал свою шляпу.Предлагаемый читателю документальный очерк принадлежит перу Эвелин Левер, французскому специалисту по истории конца XVIII века, и в частности — Революции.Для достоверного изображения реалий французского двора того времени, характеров тех или иных персонажей автор исследовала огромное количество документов — протоколов заседаний Конвента, публикаций из газет, хроник, переписку дипломатическую и личную.Живой образ женщины, вызвавшей неоднозначные суждения у французского народа, аристократов, даже собственного окружения, предстает перед нами под пером Эвелин Левер.

Эвелин Левер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии