Нельзя сказать, что для шевалье Ле Гуина замыслы благородного Танкреда были тайной за семью печатями. Но прежде граф никогда не говорил с ним столь откровенно. Ричард верой и правдой служивший благородному Боэмунду почувствовал легкое смущение. Конечно, Боэмунд, публично отказавшись от Антиохии, освободил его тем самым от вассальной присяги. Но ведь была еще и чисто человеческая привязанность. Если бы Боэмунд объявился в Антиохии сегодня, то Ричард не задумываясь встал бы на его сторону. Но никто не знает, что будет завтра. Замыслы Танкреда хоть и грандиозны, но выполнимы. В этом Ле Гуин нисколько не сомневался. Кападокия, разодранная на куски эмирами, враждующими как между собой, так и с сельджукским султаном, дразнила аппетиты крестоносцев своей предполагаемой слабостью. И если ударить по ней железным кулаком, то можно многого добиться. О Киликии и говорить нечего. Византия ныне не настолько сильна, чтобы удержать ее под рукой басилевса. В крайнем случае, нурманы договорятся с армянами такавора Татула, который спит и видит, как избавиться от имперской опеки. Конечно, придется многим поступиться в их пользу, но если Татул признает себя вассалом короля Танкреда, то это очень многое может изменить в раскладе, сложившемся на Востоке.
– Что-нибудь серьезное? – спросил Ричард у Санлиса, выходящего из покоев графа.
– Очередная любовная интрижка, – ехидно улыбнулся Ги. – Благородный Танкред слишком уж любит женщин, это, пожалуй, его единственный недостаток.
– Дерзай, шевалье, – махнул рукой Ле Гуин. – В этом деле я тебе не помощник.
Армия Ридвана была разбита нурманами под городом аль-Атаребом. Сам эмир успел укрыться за стенами Халеба, но его земли были ограблены подчистую. Рачительные нурманы не побрезговали новым урожаем и пересыпали его в свои закрома. А еще через несколько дней аль-Атареб, оставленный Ридваном без поддержки, был взят крестоносцами штурмом. Эмир Халебский попытался заручиться поддержкой правителей Дамаска и Хомса, но, увы, почтенный Тугтекин сам с трудом отбивался от короля Иерусалимского, а правитель Хомса и вовсе погиб в стычке с провансальцами. Просить помощи у Багдада было уже поздно, нурманы подступили к стенам Халеба, и Ридвану ничего другого не оставалось, как вступить с ними в переговоры. Почтенный Андроник, даис Сирии, делал все от него зависящее, чтобы не допустить заключения мирного договора между эмиром Халебским и Танкредом. Саббах наблюдал за стараниями даиса с большим интересом. Он с самого начала разгадал замысел бывшего портного, который, надо признать, не отличался особой глубиной. Любая задержка нурманов под стенами Халеба, играла на руку дуксу Монастре, командовавшему византийскими войсками в Киликии. Именно поэтому Андроник готов был принести в жертву тысячи правоверных мусульман, которым предстояло либо погибнуть под мечами озверевших крестоносцев, либо умереть с голода во время осады. В Халебе уже сейчас испытывали трудности с продовольствием, поскольку прошлогодний урожай съели, а новый прибрали к рукам нурманы.
– Танкред потребовал у Ридвана 20000 денариев и 10 лучших скакунов-производителей, чистейших кровей, – надрывался Андроник. – Это же уму непостижимо.
Саббах готов был согласиться с Андроником в том, что требования Танкреда чрезмерны, но нурман, судя по всему, преследовал сразу две цели. Во-первых, лишал Ридвана средств для организации сопротивления в будущем, а во-вторых, получал деньги для похода в Киликию. Конечно, ни то, ни другое не могло устроить Андроника, ставившего интересы басилевса выше интересов мусульман. Во всяком случае, Саббах заподозрил его именно в этом и собирался доложить о своих сомнениях почтенному Бузург-Умиду. Даис Сирии полез было со своими советами к Ридвану, но, получил быстрый и решительный отпор. Судя по всему, эмир Халеба очень хорошо понимал, с кем он имеет дело в лице Андроника. Однако армянин гнева Ридвана не испугался и стал искать поддержки у сына эмира почтенного Хусейна. Хусейну уже исполнилось двадцать лет, но отец не допускал его к власти и не поручал ему сколько-нибудь серьезных дел. И, по мнению Саббаха, правильно делал. Хусейн был фанатиком веры, люто ненавидевшим христиан. Кроме того, он отличался крайней жестокостью, граничащей с безумием. Его слабостью или болезнью воспользовались беки, недовольные Ридваном. Это они совершали набеги на приграничные села и тем самым спровоцировали войну Халебского эмирата с графством Антиохийским. Ридван уже вернул Танкреду армян, захваченных во время этих разбойничьих походов, но, к сожалению, дел своих этим широким жестом не поправил.
– Тебе следовало бы послушать совета Бузург-Умида и попытаться выкупить у эмира Сукмана Болдуина де Бурка и Жослена де Куртене, – равнодушно отозвался на горячую речь даиса Сирии Саббах.
– А я, по-твоему, не пытался! – возмутился Андроник. – Но этот безумец заломил такую цену, что у меня волосы на голове встали дыбом. Нет, почтенный Саббах, если мы не остановим крестоносцев здесь, у стен Халеба, то они двинуться в Кападокию, а возможно еще дальше, на Багдад.