Старец Иероним, молчальник Эгинский

На следующий день состояние старца резко ухудшилось. За весь день он почти ничего не съел и почти не говорил. К вечеру, чтобы его развлечь, мы включили ему магнитофонную запись византийской музыки. Старец слушал внимательно и с душевным трепетом. Когда пленка кончилась, он сказал:

— Как чудесно! Это напомнило мне Константинополь, патриархию. Как красиво там пели. В наше время первым псаломщиком Великой церкви был Яков Навплиотис. Какой у него был голос и сколько благочестия! И когда пел, плакал. Где сегодня такие псаломщики? Слушая, я хотел остановить запись и запеть сам, но плоть немощна. И он попробовал сам пропеть, однако голос его сильно изменился и был еле слышен.

Позже, вечером его посетил один знакомый архимандрит, который несколько раз приходил его причащать в больницу.

— Ты станешь владыкой, — сказал старец.

— Я стану владыкой, старче? Но я этого не хочу, и никто меня не сделает.

— Ты можешь и не хотеть, но Тот, Кто хочет, тебя сделает.

Много лет спустя после смерти старца этот архимандрит стал епископом.

Три дня состояние старца было без изменений. Он почти ничего не ел, кроме нескольких глотков молока и пары ложек супа. Почти совершенно перестал разговаривать, говоря лишь о самом необходимом. Он непрестанно молился и часто крестился, говоря: «Слава Тебе, Боже», «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Он хотел, чтобы его ум был все время с Богом. Лишь изредка он говорил с нами, давая последние наставления или благодаря:

— Я — грешный человек. Добра никому не сделал. И однако нашлись люди, которые мне служат в моей немощи. Господь да воздаст вам в этой жизни и в будущей.

В пятницу утром его состояние совсем ухудшилось. Он почти перестал есть, говорить и двигаться. Мы решили оповестить его ближайших родственников и близких духовных чад, чтобы они приехали и успели взять у него последнее благословение.

В субботу с самого утра дом наполнился его родными и знакомыми, приехавшими попрощаться со старцем. Нас удивило то, что, хотя мы поздно вечером оповестили лишь самых близких, утром следующего дня собрались целые толпы людей. Казалось, весть разнеслась, как молния.

На лицах всех были скорбь и боль. Все напоминали людей, подходящих в Великую Пятницу к Плащанице. Все рассказывали о благодеяниях старца, его дарах прозорливости и исцеления. Для всех он был настоящим святым. И вот теперь все эти люди, его «малое стадо», плакали и о том, что теряют своего ангелоподобного молчальника, в келье которого они обретали утешение.

Один рассказывал о решении старцем безвыходной проблемы, другой — об избавлении по его молитвам от операции, третий — о семейной трагедии, улаженной старцем. Каждый мог рассказать удивительный случай из своей жизни, связанный со старцем, и никто не хотел с ним расставаться. Шли часы, и приближалось время его переселения в небесные обители.

После обеда мы спросили, не хочет ли он причаститься. Получив утвердительный ответ, мы позвонили о. Нифонту, который пособоровал и причастил старца.

Как только ушли посетители, старец лег и больше не говорил. Прошла спокойная ночь, на протяжении которой старец непрерывно молился, что было видно по движению его губ.

В воскресенье число посетителей резко возросло. Дом был переполнен. Видя, что старец доживает последние часы, все плакали. Люди приходили и уходили. Рассказы о старце сменялись один другим и, если все их собрать, можно было бы написать целые тома.

А старец лежал молча, погруженный в молитву, в ожидании Жениха, Которому служил всю свою жизнь.

Около 12 часов дня его посетил архиерей, прочел разрешительную молитву, а затем спросил:

— Как ты, о. Иероним?

Старец уже не мог говорить и лишь пошевелил рукой справа налево, как бы говоря «так себе».

Он продолжал креститься, его губы шевелились, было ясно, что он молится. Вся его жизнь была непрестанной молитвой и служением братьям. И молиться он не прекращал до своего последнего вздоха. С молитвой он жил и с молитвой отошел ко Господу.

Перед самой кончиной его лицо наполнилось неземной тишиной и светом Преображения или Воскресения. Это была «радость спасения», предвкушение блаженства, какое испытывают все боголюбивые души в эти минуты перехода от тления к нетлению, от временной жизни к вечной.

Он перекрестился, улыбнулся, произнес «Слава Тебе, Боже» и закрыл глаза. Было 12 часов 33 минуты, воскресенье, 16 октября.

Было трогательно видеть, как взрослые люди плакали, словно малые дети, и открыто исповедовали, что старец спас их от отчаяния или спас им жизнь. Два священника рассказали, как еще весной старец их предупредил, что они ему понадобятся в октябре. Другой кто-то рассказал, что в первый раз, когда увидел старца, тот сказал ему о том, что когда этот человек был в Иерусалиме, он там совершил большой грех, и теперь ему необходимо опять туда пойти — его исправить. Это было нечто такое, чего сам рассказывавший не осознавал ранее. И рассказам не было конца.