Старец Иероним, молчальник Эгинский

После обычного угощения мы проводили старца из трапезной через приемную по центральной лестнице на второй этаж, где была домовая церковь в честь Благовещения. В каждом помещении были иконы: в трапезной «Гостеприимство Авраама», в приемной — огромная икона Богородицы Владимирской с лампадами. Перед каждой иконой старец крестился и одобрительно смотрел, хотя ко всему остальному показывал явное нерасположение:

— Не одобряю, не одобряю. Слишком роскошно! Грех. Какая польза во всем этом, — говорил он.

— Верно, старче, — отвечала хозяйка дома, — но когда мы строили его, то не знали об этом. Если бы мы строили его сегодня, то все выглядело бы по-другому.

Наконец, мы поднялись на второй этаж, в церковь. Как только мы вошли внутрь, его лицо засияло. Глаза стали радостными, как у ребенка. Церковь, хотя и была маленькой, выглядела очень благолепно. Она была расписана Фотием Контоглу. Тотчас старец сказал:

— Одобряю, одобряю, очень одобряю!

Я открыл царские врата, там была фреска причащения Апостолов. Госпожа Катинго предложила ему зайти в алтарь. По какой-то причине старец не хотел входить. Она стала упрашивать его, и даже заталкивать в алтарь. Тогда старец сказал ей:

— Ты хочешь, чтобы я вошел и благословил его. Но что может быть больше, чем то благословение, какое дает сам Христос, Великий Архиерей, Приносящий и Приносимый ради нашего спасения на каждой Литургии?

Наконец, он вошел в алтарь, приложился к Святому Евангелию, ко кресту и престолу. И, улыбаясь, сказал:

— А! Катина хотела, чтобы я зашел в алтарь, поскольку там лежит золотое Евангелие и золотой крест!

— О, нет, старче, это мне и в голову не пришло, — ответила госпожа Катинго.

— Хорошо, хорошо, — повторял старец, — одобряю, одобряю! Теперь даже очень одобряю. Дом не одобряю, в нем много гордости, много ненужных расходов. Но церковь очень даже одобряю.

Отдавать Христу лучшее. Самое дорогое и ценное должен человек посвящать Богу. В церкви все должно сверкать и светиться. Наши византийские предки имели большую любовь к Богу, потому и построили столько церквей и монастырей и украсили их мозаиками.

Затем он повернулся к монахине Евпраксии и сказал:

— Монахиня, давай споем «Достойно есть» Богородице. Он начал петь умиленным вторым гласом «Достойно есть», а монахиня держала исон. Какое это было пение! Сколько умиления! Каждое слово он произносил отчетливо, прилагая к тексту песнопения свои неизглаголанные сердечные воздыхания. Он стоял рядом с иконой Богородицы в иконостасе, и, пока он пел, из его глаз текли слезы. Все мы тоже плакали, и было такое ощущение, что старец стоит и поет не перед иконой Богородицы, но перед самой Царицей Небесной.

Когда старец закончил, мы спустились в подвальный этаж, где был скит монахини Ирины Миртидиотиссы. Старец опять очень обрадовался. Все было красиво и аккуратно. Две-три кельи, маленькая трапезная, кухня, библиотека со множеством духовных книг, икон, святыни.

Немного передохнув, мы вдвоем со старцем пошли к старшей дочери семьи Патерас, Каллиопии. Пока мы шли, я все хотел задать старцу один личный вопрос, но постеснялся это сделать и лишь произнес его про себя. Каково же было мое удивление, когда в ту же секунду старец дал мне на него ответ!

Пока мы сидели у Каллиопии за кофе, старец рассказал, как спросили однажды у верблюда, почему у него такая кривая спина, и верблюд ответил: «Почему вы смотрите лишь на спину. И шея моя кривая, и ноги, и нос, и вся морда. Все у меня кривое! И есть ли у меня что-нибудь ровное и красивое? А вы только смотрите на мой горб».

И спросил старец:

— А у нас есть что-нибудь прямое?

Разумеющий да разумеет.

Как-то старца посетил парализованный Василакис Лепурас в сопровождении помогавшего ему юноши. Старец так обрадовался их приезду, что чуть не хлопал в ладоши, как ребенок.

Он сказал Василакису:

— Если бы было возможно, то я отдал бы тебе мое тело и забрал бы твое. Какой венец готовит тебе Христос! Только терпи, как Иов, и за все благодари Сладчайшего нашего Иисуса.

Затем он обернулся к другим посетителям и сказал:

— Кто помогает ему и поддерживает, того поддержат Ангелы в День судный.

…Когда старец преставился, мы уже в Америке стали служить панихиды, ежедневно поминая его на Литургиях и молясь о нем по четкам. На сороковой день, после Литургии мы стали петь поминальные песнопения и на словах «Благословен еси Господи» заметили, что лампады перед иконами стали сами собой раскачиваться, подобно тому, как их раскачивают во время полиелея. Все увидели это. У нас было такое чувство, что старец был с нами и хотел поблагодарить нас за молитвы и оповестить, что его душа обрела нескончаемую радость.