Старец Паисий Святогорец

Мирской здравый смысл искажает орган духовного чувства

Святые отцы на все смотрели духовным, божественным оком. Святоотеческие книги написаны Духом Божиим, и тем же Духом Божиим Святые Отцы истолковывали Священное Писание. Сейчас нечасто встретишь этот Дух Божий, и поэтому люди не понимают святоотеческие творения. Они смотрят на все оком мирским, они не вглядываются дальше, у них нет той широты, которую подают вера и любовь. Преподобный Арсений Великий[177] не менял воду, в которой замачивал пальмовые ветви, и она очень плохо пахла. Но где нам понять, что за дивный источник бил из этого чана с протухшей водой! "Ну уж этого-то я понять не могу!" — скажет кто-то. Говорящий так не хочет потерпеть и всмотреться в эту воду получше, чтобы увидеть, нет ли в ней чего-то еще, но отвергает ее, потому что не понимает.

Если вмешивается рассудочность, то человек не понимает ни Евангелия, ни Святых Отцов. Искажается орган духовного чувства, и человек, обесценивая своей рассудочностью и Евангелие, и Святых Отцов, доходит до того, что говорит: "Сколько же лет люди без проку мучают себя аскезой, постом, прочими лишениями!" Но говорить так — это хула. Как-то раз ко мне в каливу приехал один монах-келиот на машине. "Сынок, — говорю, — ну тебе-то зачем машина? Ведь она не приличествует твоему образу жизни!" — "Почему же, Геронда? — удивился он. — Разве в Евангелии не написано: "Стори́цею прии́мет и живо́т ве́чный насле́дит?"[178] — "Говоря "стори́цею прии́мет", — ответил я, — Евангелие имеет в виду то, что человеку необходимо. Но монаху, кроме этого, приличествует то, о чем говорит апостол Павел: "Яко ничто́же иму́ще, а вся́ содержа́ще"[179]. То есть у монаха нет ничего, но за его добродетель люди доверяют ему, и он может распоряжаться их богатством. Священное Писание не имеет в виду того, чтобы мы, монахи, собирали богатство сами!" Видите, какие ошибочные толкования может дать человек от рассудочности? Всегда знайте, что если человек не очистится, если к нему не придет божественное просвещение, то толкования, которые он будет давать, будут одной сплошной мутью.

Как-то раз меня спросили: "Почему Матерь Божия не сотворила чуда на острове Тинос и итальянцы взорвали крейсер "Элли" в день Успения[180]? Но, попустив это зло, Матерь Божия сотворила большее чудо. Взрыв "Элли" привел греков в негодование. Греки поняли, что для итальянцев нет ничего святого, и поэтому после с криками "Ура" они прогнали их со своей земли. А если бы итальянцы не совершили этого злодеяния, то, не понимая нечестия итальянцев, греки могли бы сказать: "Они ведь тоже народ верующий, они наши друзья". А сейчас приходят люди с рассудочным мышлением и говорят: "Что же Матерь Божия чуда-то не сделала, а?" Ну что им на это скажешь? А другие спрашивают: "Почему в Библии написано, что пламя Вавилонской печи, в которую бросили трех отроков, поднималось на сорок девять локтей? Линейкой его, что ли, померили?" Но сначала высота пламени поднималась на семь локтей. Потом в печь, не переставая, подбрасывали различные горючие вещества, чтобы она разожглась седмерицею. Семью семь — сорок девять, не так ли? А вот если бы тех, кто задает такие вопросы, самих бросили в эту печку? В этих людях виден рационализм, рассудочность, лишенная смысла, находящаяся совершенно вне реальности. Некоторые из нынешних богословов занимаются "проблемами", подобными той, что описана выше. Например, они задаются вопросом: "Что стало с бесами, которые вошли в стадо свиней и утонули в море[181]? Выжили они или захлебнулись?" Но значение имеет то, что эти бесы вышли из человека. Какое твое дело, что с ними стало потом! Смотри лучше за тем, чтобы тебе самому не стать бесноватым, и не ломай голову над тем, где находятся эти бесы сейчас.

— А некоторые, Геронда, пытаются увязать Евангелие с человеческим здравым смыслом. Посредством этого здравого смысла они исследуют Евангелие и никак не могут в нем разобраться.