Старец Силуан Афонский

       Обожение человек воспринимает, т. е. в акте обожения — Бог есть действующее начало, человек — воспринимающее, однако, восприятие сие не есть состояние пассивности, и акт обожения может совершиться не иначе, как с согласия самого человека, в противном случае исчезает и самая возможность обожения. В этом существенное различие первичного акта творения от последующей стадии его: — обожения умной твари.

       Если непостижимо велика тайна творения мира вообще, то тайна творения вечных богов еще и бесконечно величественнее. Если вся окружающая нас жизнь есть поражающее своим величием чудо, то сознание Божественного чуда в человеке, входящем в мир Несозданного света,— достигает несравненно большей глубины и силы.

       Для каждого человека, если он остановится на факте своего бытия, этот факт будет предметом великого удивления. Нам приходилось встречать людей, которые, восходя в умную сферу, свойственную человеку по естеству, поражались ее светозарным великолепием, но когда человек действием Божиим вводится в мир Несозданного света, тогда его «удивление Богу» достигает совершенной невыразимости, и не может найти он ни слов, ни образов, ни воздыханий благодарности.

О богоподобном бесстрастии

НЕСОЗДАННЫЙ СВЕТ, исходящий от бесстрастного Бога, своим явлением сообщает человеку богоподобное бесстрастие, которое составляет конечную цель христианского подвига.

       Но спрашивается: что есть бесстрастие? По своей филологической форме — это понятие отрицательное; не является ли оно отрицательным и по своему реальному значению? Не означает ли оно — совлечения бытия? Нет. Христианское бесстрастие не есть совлечение бытия, но облечение в новую жизнь, святую, вечную, т. е. в Бога. Апостол Павел говорит: «Мы не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное было поглощено жизнью» (2 Кор. 5,4).

       Стремясь к бесстрастию, православный подвижник стремится к живому и подлинному общению с Богом, Которого знает бесстрастным.

       Бесстрастие Бога не есть нечто мертво-статическое; ему не свойственно безучастие в жизни мира и человека. Бесстрастие Бога не есть отсутствие в Нем движения, сострадания, любви. Но едва мы произносим эти слова, как в уме нашем встают эти понятия в их эмпирической ограниченности и тем порождается ряд недоумений. Движение, сострадание, любовь и подобное — не вносит ли относительности вообще в бытие Бога? Говоря так, не переносим ли мы на Бога недостойный Его антропоморфизм?

       Бог есть весь — жизнь, весь — любовь. Бог есть свет, в котором нет ни единой тьмы, т. е. тьмы страдания в смысле разрушения и умирания, тьмы неведения, небытия или зла, тьмы непреодоленных внутренних несовершенств и противоречий, провалов или срывов бытия. Бог есть — Бог живой, динамический, но динамика Божественной жизни есть — бесконечная и безначальная полнота бытия, исключающая какой бы то ни было теогонический процесс.

       Бог бесстрастен, но не безучастен в жизни твари. Бог любит, жалеет, сострадает, радуется, но все это не вносит в Его бытие разрушения, относительности, страсти. Бог промышляет о Своем творении до мелочей с математическою точностью; Он спасает, как Отец, как Друг; Он утешает, как мать; Он принимает ближайшее участие во всей истории человечества, в жизни каждого человека, но этим участием не вносятся ни изменения, ни колебания, ни последовательность процесса в самое Божественное Бытие.

       Бог живет всю трагедию мира, но это не значит, что и в Самом Боге, в недрах Божества также совершается трагедия, или происходит борьба, как следствие Его собственной неполноты или тьмы, в Нем Самом сущей и непреодоленной.

       Бог любит мир, действует в мире, приходит в мир, воплощается, страдает и даже умирает во плоти, не переставая быть неизменным в Своем надмирном бытии. Все сие Он совершает так же бесстрастно, как непротяженно и целостно объемлет в Своей вечности все протяженности и все последовательности тварного бытия. В Боге статический и динамический моменты составляют такое единство, которое не допускает приложения к Его бытию ни единого из наших раздельных понятий.

       Стремясь к богоподобному бесстрастию, православный подвижник мыслит это бесстрастие не как «холодное безразличие», не как «совлечение призрачного бытия», не как созерцание «по ту сторону добра и зла», но как жизнь в Духе Святом.

       Бесстрастный полон любви, сострадания, участия, но все сие исходит от Бога, действующего в нем. Бесстрастие можно определить, как «стяжание Духа Святого»; как Христа, живущего в нас. Бесстрастие — есть свет новой жизни, порождающей в человеке новые святые чувства, новые божественные мысли, новый свет вечного разума.

       Святые Отцы Церкви бесстрастие определяют как «воскресение души прежде общего воскресения мертвых» (Иоанн Лествичник), как «достижение в беспредельную беспредельность» (Авва Фаласий, 1, 56).

* * *

       Органический путь к бесстрастию: