Старик и море. Зеленые холмы Африки

С нашим появлением континенты быстро дряхлеют. Местные люди живут в гармонии с ним. Но иностранцы все разрушают, рубят деревья, истощают водные источники, что приводит к дефициту воды, и за короткое время почва, чей травяной покров перепахивают, начинает сохнуть, потом выветривается, что произошло во всех старых странах, такой процесс на моих глазах начался в Канаде. Земля устает от постоянной эксплуатации. Она быстро изнашивается, если человек и его животные не отдают ей отходы своей жизнедеятельности. Стоит только человеку заменить животное машиной, и земля быстро побеждает его. Машина не может создавать себе подобных, она не способна удобрять почву, а работать может только на том, что человек не способен вырастить. Страна должна оставаться такой, какой мы впервые ее увидели. Мы чужаки, и после нашей смерти можем оставить загубленную страну, но все же она останется, и, кто знает, какие ее ждут перемены. Думаю, все кончат, как Монголия.

Я еще буду приезжать в Африку, но не для заработка. Для заработка мне нужны всего два карандаша и пачка дешевой бумаги. Я вернусь сюда, потому что мне нравится здесь жить – жить полной грудью, а не влачить существование. Наши предки ехали в Америку, потому что тогда только туда и следовало ехать. Эту прекрасную страну мы превратили черт знает во что, и теперь меня тянет всегда в какое-нибудь другое место, ведь у нас всегда было право ехать, куда захотим, что мы и делали. А вернуться – никогда не поздно. Пусть другие едут в Америку, не зная, что они переезжают слишком поздно. Наши предки видели ее в пору расцвета и сражались за нее, когда она того стоила. А я уж поеду в другое место. Прежде мы много путешествовали, а хорошие места и сейчас есть.

Хорошую страну от плохой я всегда отличу. В Африке много всякого зверья, много птиц, и здешний народ мне нравится. Здесь я могу охотиться и рыбачить. Это и еще писать, читать и видеть окружающий мир – все, что мне надо. И увиденные картины запоминать. Мне интересно наблюдать и другое – то, что я любил делать сам. Например, кататься на лыжах. Но теперь у меня ноги уже не те, да и жалко тратить время на поиски хорошего снега. Теперь развелось слишком много лыжников.

Машина обогнула излучину реки, пересекла зеленый луг, и перед нами открылась масайская деревня.

Завидев нас, масаи выбежали за изгородь и окружили машину. Были здесь молодые воины, которые в прошлый раз соревновались с нами в скорости, а теперь на встречу вышли и женщины с детьми. Ребятишки все были маленькие, а мужчины и женщины казались одного возраста. И совсем не было стариков! Масаи встретили нас как старых друзей, и мы устроили для них настоящий пир, угостив их хлебом, который они ели с веселым смехом – сначала мужчины, потом женщины. Потом я велел М’Коле открыть две банки мясного фарша и сливовый пудинг, разделил все это на порции и дал каждому. Я слышал и читал, что масаи питаются только кровью скота, смешанной с молоком, а кровь берут из шейной вены, пустив в нее стрелу с небольшого расстояния. Однако эти масаи с большим удовольствием ели хлеб, мясо и пудинг, много смеялись и шутили. Один очень высокий и красивый мужчина настойчиво просил меня о чем-то, потом к нему присоединились еще пять-шесть человек. Видимо, им чего-то очень хотелось. Наконец высокий мужчина скорчил странную гримасу и издал звук, похожий на предсмертный визг свиньи. Наконец я сообразил, чего они хотят, и нажал кнопку клаксона. Дети с криком разбежались, воины умирали со смеху, а когда Камау, повинуясь общей просьбе, нажимал и нажимал клаксон, я увидел на лицах женщин выражение такого восторга и экстаза, что, захоти этого Камау, ни одна женщина из племени не устояла бы перед ним.

Наконец пришло время ехать, и, после того как были розданы пустые бутылки, этикетки и крышки от бутылок, собранные М’Колой в машине, мы тронулись в путь под звуки клаксона, вызвав восторг женщин, испуг детей и веселье мужчин. Воины довольно долго бежали с нами, но нам надо было спешить, тем более что дорога через «заповедник» была хорошая, и наконец мы помахали на прощание последним из них – они стояли высокие и стройные, с волосами, убранными в косы, в коричневых шкурах, опираясь на копья, и улыбки не сходили с их раскрашенных красно-коричневой краской лиц.

Солнце близилось к закату, и я, не зная дороги, уступил гонцу свое место рядом с вандеробо-масаем, который мог помочь Камау, а сам пересел к М’Коле и Гаррику. Оставив заповедные места, мы еще засветло выехали на сухую, с редким кустарником равнину, я достал еще бутылку немецкого пива и, глядя по сторонам, заметил, что все деревья усеяны белыми аистами. Я не знал, то ли они отдыхали во время перелета, то ли охотились за саранчой, но в сумерках они выглядели чудесно, и я, расчувствовавшись, отдал деду бутылку, в которой оставалось пива еще на добрых два пальца.