Старик Хоттабыч

Волька с наслаждением потянулся, сладко зевнул и направился к дверям. Проходя мимо аквариума, он бросил на него рассеянный взгляд… и остолбенел от удивления. За ночь в этой небольшой четырёхугольной стеклянной посудине произошло событие, никак не объяснимое с точки зрения естественных наук и полное поэтому таинственного смысла: вчера в аквариуме плавали четыре рыбки, а сегодня их стало пять. Появилась ещё одна – большая, толстая золотая рыбка, важно шевелившая пышными ярко-алыми плавниками. Когда Волька удивлённо прильнул к толстому стеклу аквариума, ему показалось, что рыбка несколько раз хитро ему подмигнула.

– Что за ерунда! – пробормотал Волька, забыв на время даже про свою бороду, и засунул руку в воду, чтобы схватить загадочную рыбку.

Но она сама, словно только того и дожидалась, сильно ударила хвостом по воде, выскочила из аквариума на пол и превратилась в Хоттабыча.

– Уф! – промолвил старик, отряхиваясь и вытирая бороду неведомо откуда появившимся роскошным шерстяным полотенцем, обшитым по краям золотыми и серебряными петушками. – Я все утро ожидаю чести выразить тебе своё глубочайшее почтение. Но ты не просыпался, а я щадил твой сон. И мне пришлось переночевать с этими красивыми рыбками, о счастливейший Волька ибн Алёша!

– Как не стыдно смеяться надо мной! – рассердился Волька. – Только в насмешку можно назвать счастливым мальчика с бородой!

XII. Почему С. С. Пивораки переменил фамилию

В это очаровательное утро Степан Степаныч Пивораки решил совместить сразу два удовольствия. Он решил побриться, наслаждаясь в то же время живописным видом на Москву-реку. Придвинул к самому окну столик с бритвенными принадлежностями и принялся, мурлыча под нос весёлую песенку, тщательно намыливать щёки.

А мы пока что расскажем о нашем новом знакомом.

По странному совпадению обстоятельств, его фамилия полностью соответствовала одной из двух его слабостей: он любил хлебнуть кружечку-другую пивка и закусить их аппетитными, чуть солоноватыми варёными раками.

Второй его слабостью была излишняя словоохотливость. Из-за своей болтливости Степан Степаныч, человек, вообще говоря, неглупый и начитанный, нередко становился в тягость даже самым близким друзьям.

За всем этим, он был превосходным человеком и большим мастером своего дела. Он был лекальщик.

Закончив намыливать щёки, Степан Степаныч взял в руку бритву, поправил её маленечко на ладони и принялся с необыкновенной лёгкостью и сноровкой бриться. Побрившись, он с наслаждением обрызгал себя из пульверизатора цветочным одеколоном «Магнолия» и начал вытирать бритву, когда вдруг неожиданно рядом с ним, неизвестно каким путём, возник старичок в канотье и расшитых золотом и серебром нежно-розовых сафьяновых туфлях с причудливо загнутыми носками.

– Ты брадобрей? – сурово спросил старичок у изрядно опешившего Степана Степаныча.

– Во-первых, – вежливо отвечал ему Пивораки, – я попросил бы вас не тыкать. А во-вторых, вы, очевидно, хотели сказать «парикмахер»? Нет, я не профессионал-парикмахер. Хотя, с другой стороны, я могу сказать про себя, что да, я парикмахер, потому что, не будучи парикмахером, или, как вы выразились, «брадобреем», я могу всё же заткнуть за пояс любого парикмахера-профессионала, или, как вы старомодно выразились, «брадобрея», или, что то же самое, цирюльника, тогда как ни один парикмахер не может заткнуть за пояс меня… А почему?.. А потому что, в то время как парикмахер-профессионал, или, как вы выразились, «бра…»

Старик очень невежливо перебил разболтавшегося Пивораки:

– Сумеешь ли ты, о не в меру многословный брадобрей, отлично, ни разу не порезав, побрить отрока, которому ты не достоин даже целовать пыль под его стопами?

– Я бы вторично просил вас не тыкать, – сказал Пивораки. – Что же касается существа затронутого вами вопроса, то…

Он хотел было продолжать свою речь, но старик молча собрал все бритвенные принадлежности, схватил за шиворот не перестававшего ораторствовать Степана Степаныча и, не говоря худого слова, вылетел с ним через окошко в неизвестном направлении.

Вскоре они через окошко же влетели в знакомую нам комнату, где пригорюнившись сидел на кровати Волька Костыльков, изредка со стоном поглядывая в зеркало на вновь обраставшую бородой физиономию.

– Счастье и удача сопутствуют тебе во всех твоих начинаниях, о юный мой повелитель! – торжественно провозгласил Хоттабыч, не выпуская из рук пытавшегося вырваться Степана Степаныча. – Я совсем было отчаялся найти тебе брадобрея, когда увидел сего не в меру болтливого мужа, и я его захватил к тебе, под благословенный кров твоего дома, и вот он перед тобой со всем, что необходимо для бритья… А теперь, – обратился он к Пивораки, вытаращившему глаза на бородатого мальчика, – разложи, как это подобает, твои инструменты и побрей этого достойного отрока так, чтобы его щёки стали гладкими, как у юной девы.

– Я попросил бы вас не тыкать, – повторил Пивораки, но прекратил сопротивление.

Бритва заблестела в его умелой руке, и в несколько минут Волька был побрит на славу.