Старик Хоттабыч

В то же мгновение перед нашими путешественниками возник на гальке поднос с дымящейся жареной бараниной и ещё один поднос, поменьше, с фруктами и лепёшками. Затем Хоттабыч щёлкнул пальцами, и рядом с большим подносом оказались два причудливых бронзовых кувшина с шербетом.

— Вот это здорово! — воскликнул Женя. — А наша одежда?

— Увы, я стал не по годам рассеян! — покритиковал себя Хоттабыч, вырвал ещё волосок — и одежда и обувь наших путешественников мгновенно высохли.

Больше того: одежда выглядела теперь так, словно её только что хорошенько отутюжили, а обувь наших юных друзей не только заблестела, но даже запахла самым дорогим сапожным кремом.

— И пусть теперь этот коварный властелин Джафар Али ибн Мухаммед приводит за нами в свой дворец сколько угодно стражи! — удовлетворённо промолвил старик, наливая себе чашку душистого ледяного шербета. — Птички улетели прямо из-под ножа!

— Ну какой он властелин! — возмутился Волька. — Обыкновенный хороший человек. И пошёл он ни за какой ни за стражей, а принести нам покушать, если хочешь знать.

— Не учи меня, о Волька! — огрызнулся Хоттабыч, не на шутку огорчённый тем, что его юные спутники и не думают благодарить его за спасение от смертельной опасности. — Мне ли не знать, как выглядят властелины и как они себя ведут! Знай, что нет более коварных людей, чем султаны!

— Да не султан он, а мастер, понимаешь, бу-ро-вой мас-тер!

— Не будем спорить, о Волька, — хмуро отвечал старик. — Не пора ли нам перейти к трапезе?

— А пижама? — злорадно воскликнул Женя, поняв, что старика в этом споре не переспоришь. — Ты унёс на себе казённую пижаму.

— Аллах! — огорчился Хоттабыч. — Я никогда не осквернял себя воровством.

Если бы отдыхающие санатория имени Орджоникидзе не находились в этот миг в залитой светом просторной столовой за ужином, они, возможно, увидели бы, как из тёмного неба, откуда-то со стороны Мацесты, вдруг промчались примерно на высоте третьего этажа самые заурядные полосатые пижама и пижамные брюки, влетели через раскрытый балкон в комнату Мухаммедова и сами по себе аккуратно повисли на той самой спинке стула, с которой совсем недавно снял их наш славный буровой мастер, чтобы переодеть продрогшего Хоттабыча.

Что же до Мухаммедова, то он, ещё не добравшись до столовой, начисто и навсегда забыл о старике и двух мальчиках, которых он только что оставил.

— Нашёл, — сказал он своему соседу по комнате. — Оба полотенца нашёл. Мы их оставили на скамеечке, когда отдыхали.

Засим он поудобней уселся за стол и воздал должное ужину…

XX. Волька Костыльков — племянник аллаха

Мухаммедов ещё и не дотронулся до сладкого, когда облака, оставленные нашими путешественниками где-то между Туапсе и Сочи, доплыли наконец до города-курорта и разразились над ним стремительной, очень гулкой и весьма многоводной субтропической грозой.

Мгновенно опустели и улицы, и парки, и пляжи.

Вскоре гроза доползла и до того места, где, по милости Хоттабыча, предстояло провести ночь под открытым небом на берегу расшумевшегося Чёрного моря немногочисленному экипажу затонувшего в санаторном бассейне ковра-самолёта.

Хорошо ещё, что они вовремя заметили приближение грозы. Конечно, им нисколько не улыбалось снова промокнуть до костей. Но в первую очередь надо было сохранить в сухом состоянии старикову бороду.

Проще всего было бы, разумеется, перелететь куда-нибудь подальше на юг, но в густом мраке южной ночи легко можно было со всего лёту разбиться о горы.

Они покуда что перешли под кусты и стали размышлять, куда деваться.

— Придумал! — возбуждённо вскочил на ноги Женя, — ей-богу, придумал!.. Нужно смазать бороду каким-нибудь жиром.

— Ну и что тогда? — пожал плечами старик.

— Тогда она не промокнет даже под всемирным потопом, вот что тогда!

— Женя прав, — согласился Волька, несколько досадуя, что не ему пришла в голову такая прекрасная, научно вполне обоснованная мысль. — Хоттабыч, действуй!

Хоттабыч выдернул несколько волосков, порвал один из них на две части, и борода его покрылась тонким слоем превосходного пальмового масла.

Затем он порвал на две части другой волосок, и наши герои оказались в только что возникшей в обрывистом берегу вполне благоустроенной и выложенной изнутри мрамором пещере. И, покуда над Кавказским побережьем весело грохотала тёплая июньская гроза, они, сидя на пышных коврах, насладились обильным ужином, а затем сладко, без снов уснули до утра.

Их разбудило тихое посапывание ласкового, прозрачного, как хрусталь, прибоя.

Давно рассвело.

Сладко потягиваясь и позёвывая, они вышли на залитый косыми солнечными лучами и ещё совсем пустынный пляж, и сразу, словно её и вовсе никогда не было, бесследно исчезла приютившая их на ночь пещера.

Ребята с наслаждением плескались в прохладных утренних волнах, когда со стороны Адлера высоко в небе послышалось далёкое гудение моторов.

Поблёскивая серебристыми плоскостями, летел над морем большой пассажирский самолёт.

— Э-э-эх! — мечтательно протянул Женя. — На этом бы самолёте да в Москву.

— Мда-а, — согласился с ним Волька. — Очень даже неплохо было бы…