Старик Хоттабыч

— Ну, знаешь ли, о драгоценный Волька, я слишком стар, чтобы позволять тебе так надо мной смеяться. Ты хочешь убедить меня, что простой суконщик или погонщик паровозов знатнее царя!

— Во-первых, Чутких не простой суконщик, а известный новатор всей текстильной промышленности, а Лунин — знаменитый машинист. А во-вторых, даже самый обыкновенный трудящийся у нас пользуется большим почётом, чем самый заядлый царь. Не веришь? На, прочитай в газете.

Волька протянул Хоттабычу газету, и тот удостоверился собственными глазами, что над десятком фотографий слесарей, агрономов, лётчиков, колхозников, ткачей, учителей и плотников большими буквами было напечатано: «Знатные люди нашей Родины».

— Никогда не поверил бы твоим словам, — произнёс тогда со вздохом Хоттабыч, — никогда не поверил бы, если бы не нашёл подтверждения им на страницах столь уважаемой мною газеты. Умоляю тебя, о Волька, объясни мне: почему здесь, в твоей прекрасной стране, всё не так, как в других государствах?

— Вот это пожалуйста, хоть сейчас! — с готовностью ответил ему Волька и, удобно усевшись на берегу реки, долго и с гордостью объяснял Хоттабычу сущность советского строя.

Излагать содержание этой надолго затянувшейся беседы, пожалуй, не стоит, ибо нет сомнения, что любой из читателей нашей повести рассказал бы Хоттабычу на месте Вольки то же, что и он.

— Всё сказанное тобою столь же мудро, сколь и благородно. И всякому, кто честен и имеет справедливое сердце, после твоих слов есть над чем подумать, — чистосердечно промолвил Хоттабыч, когда закончился первый в его жизни урок политграмоты.

Подумав немножко, он горячо добавил:

— Тем более я объят желанием устроить и тебе и твоему другу поездку на «Ладоге»! И, поверь мне, я это сделаю.

— Только, пожалуйста, без буянства, — предусмотрительно подчеркнул Волька. — И без очковтирательства. То есть без обмана. Не вздумай, например, выдавать меня за отличника учёбы. У меня по трём предметам четвёрки.

— Твои пожелания для меня закон, — сказал в ответ Хоттабыч и низко поклонился.

Старик честно выполнил своё обещание. Он даже пальцем не тронул кого-нибудь из работников Центрального экскурсионного бюро.

Он просто устроил так, что, когда все три наших героя явились на борт «Ладоги», их очень хорошо встретили, предоставили им превосходную каюту и ни разу не поинтересовались, по какому, собственно говоря, праву они попали в состав экспедиции. Хоттабыч уж так устроил, что этот вопрос просто ни разу не возникал ни у кого из весёлых и дружных пассажиров «Ладоги».

Зато за двадцать минут до отплытия на пароход совершенно неожиданно для капитана были погружены сто пятьдесят ящиков апельсинов, столько же ящиков чудесного винограда, двести ящиков фиников и полторы тонны самых изысканных восточных сладостей.

На каждом ящике было написано: «Для всех участников экспедиции и всех членов неустрашимой команды „Ладоги“ от гражданина, пожелавшего остаться неизвестным».

Не нужно быть особенно проницательным, чтобы догадаться, что это были дары Хоттабыча, который не хотел, чтобы он и его друзья даром участвовали в путешествии на «Ладоге».

И действительно, спросите любого участника экспедиции на «Ладоге» — все до сих пор с большим удовольствием вспоминают о «гражданине, пожелавшем остаться неизвестным». Его дары пришлись всем по вкусу.

Вот теперь, когда читатели более или менее подробно ознакомились с обстоятельствами, при которых наши друзья очутились на «Ладоге», мы можем со спокойной совестью продолжать наше повествование.

LV. Глава, в которой сообщается об удивительной встрече, с которой началось путешествие на «Ладоге»

Так вот, если вы помните, дорогие читатели, в жаркий июльский полдень от Красной пристани Архангельского порта отвалил ледокольный пароход «Ладога», имея на своём борту большую группу экскурсантов. Среди них были и наши друзья — Хоттабыч, Волька и Женя. Хоттабыч сидел на прогулочной палубе, вёл степенную беседу с пожилым слесарем из Свердловска насчёт преимуществ текстильной обуви перед кожаной и напирал при этом на удобства, обеспечиваемые текстильной для лиц, страдающих застарелыми мозолями.

Волька с Женей, опершись на поручни верхней палубы, были счастливы, как могут быть счастливы только мальчики, которые впервые в жизни очутились на самом настоящем ледоколе, да ещё ко всему прочему отправятся на нём на целый месяц в путешествие, и не куда-нибудь, а в Арктику.

Обменявшись мнениями насчёт пароходов, теплоходов, ледоколов, буксиров, карбасов, шхун, траулеров, катеров и прочих видов плавучих средств, бороздивших просторы Северной Двины, ребята притихли, зачарованные красотой могучей северной русской реки.

— Здорово? — спросил Волька таким тоном, словно эта красота была делом его рук.

— Ага! — согласился немногословный Женя.

— Расскажешь, не поверят.

— Ага! — сказал Женя.