Старик Хоттабыч. Голубой человек

Шурка, сидевшая на облезлой клеенчатой кушетке, свесив ноги в валеночках, расшитых линялыми розовыми узорами; кинулась подавать расстроившемуся доктору табуретку.

- Познакомьтесь, - сказал Конопатый, - это Шурочка, моя наперсница и милосердная сестрица.

- Очень приятно, - отвечал вконец растерявшийся доктор и легонько сжал в своей ручище Шуркину сухую теплую ручонку.

Шурка восхищенно фыркнула.

- А если. - неуверенно продолжал доктор, - а как вы посмотрите, если мы вас в больницу? Может быть, даже в университетскую клинику…

- Не могу, - усмехнулся Конопатый, - у меня здесь барышня знакомая. - И снова кивнул на Шурку.

Девочка снова фыркнула и тряхнула рыжими косичками, как молодая лошадка.

- Нет, верно, коллега, - продолжал Розанов, видя, что доктор собирается настаивать, - я уж лучше здесь долежу свое… Все-таки в компании…

Он не докончил фразы, потому что Шурка вдруг подозрительно зашмыгала носом.

- Это еще что такое! - прикрикнул он на нее и закашлялся от напряжения. Ты меня раньше времени не хорони!… Мне еще на твоей свадьбе поплясать надо!… А ну, подавай мне моментально чаю, а то у меня, сама знаешь, разговор короткий: расчет и будь здорова!.

Шурка бросилась наливать чай.

- И ситного! Моего любимого! Живо!

Чтобы успокоить девочку, он заставил себя проглотить несколько глотков порядком остывшего чая и даже кусочек хлеба.

- Сережа третьего дня уехал на Кавказ, - вполголоса сообщил ему тем временем доктор и Розанов скорбно сжал свои иссиня-бурые губы, - а тетя Маня прямо сбилась с ног, женихов ищет…

Шурка удивилась, почему эти смешные слова про тетю Маню так огорчили Конопатого, но спрашивать не стала: захочет, сам объяснит.

- Когда я вам потребуюсь… - громко заговорил доктор, но Розанов снова его перебил:

- Вы мне больше не потребуетесь… И не рискуйте собой, прошу вас. Тут все время рыщет один мерзавец, долговязый такой (Шурка догадалась, О ком-идет речь, но не подала виду)… особенно сейчас, когда наших друзей… когда тетя Маня… - и он горько махнул рукой.

Доктор с тоской и нежностью с минуту всматривался в очень желтое, изрытое посветлевшими оспинами лицо Розанова, потом дрожащими могучими пальцами снял пенсне, поцеловал Розанова в покрытый холодной испариной лоб, пожал ему руку сдавленным голосом произнес: «Прощайте, дорогой друг!», смешно всхлипнул и быстро вышел в коридор. Оттуда он, снова приоткрыв дверь, поманил Шурку.

Она выскочила в коридор. Доктор ожесточенно шарил по карманам своего пальто, пиджака и брток, тихо приговаривая: «Ах ты боже мой, ах ты боже мой!;. Ну как назло!…»

Во всех карманах он наскреб гривен а шесть серебра и меди и сунул их в руку Шурке.,

- Купишь ему апельсинов! - зашептал он, суетливо гладя ее по голове. Апельсинов, или конфет, или чего он там захочет… Понятно?

- Куплю, - сказала Шурка, по-взрослому поджав губы. - Вы не сомневайтесь… Дяденька доктор! - Она знаками попросила его нагнуться. А когда он нагнулся, она прошелестела ему на ухо, чтобы Конопатый не услышал: Дяденька, он умрет?

- Что ты, что ты! - неумело замахал на нее руками доктор, и Шурка поняла, что Конопатый уже не жилец на этом свете. - Только боже тебя упаси плакать при нем! - также шепотом предупредил её доктор…

- Скоро ты будешь совсем здоровый, - сказала немного погодя Шурка, вернувшись в комнату с покрасневшими глазами, только тебе кушать надо побольше. Доктор говорит, будешь хорошенечко кушать, совсем скоро выздоровеешь, к пасхе…

- Даже раньше, - поспешно согласился с нею Конопатый. - А кушать - этому мы сызмальства обучены… Хочешь, я сейчас зараз пуд хлеба съем?… Только чтобы обязательно с изюмом…

В ответ на эту очевидную шутку девочка вдруг расплакалась.

Часа через полтора Конопатый понял, что до ночи ему не дотянуть, и тогда он велел Шурке сбегать за Егором, а самой покуда посидеть дома, с мамкой…

III

Антошин готовился к худшему, и все же он не мог себе представить, чтобы человек так изменился за какие-нибудь две недели.

- Похорошел? - усмехнулся Конопатый.

- Не очень, - пробормотал Антошин, невольно отводя глаза.

- Осталось мне, брат Егор, жизни, по моим расчетам, никак не больше суток.

Антошин собрался ему возразить, но умирающий, с трудом выпростав из-под жалкого линялого одеяла страшно исхудавшие руки, досадливо чуть приподнял правую:

- Не будем терять время… Нам нужно потолковать.

Ему было трудно. Через каждые несколько слов он останавливался, чтобы перевести дыхание. Но почти не кашлял.

- Вредно вам разговаривать, - сказал Антошин.

- Теперь уже не вредно… Радости в этом, конечно, мало, но факт… Ты понимаешь, что такое факт?…

- Понимаю, - сказал Антошин.

- Ну вот, сам посуди: речь у тебя городская, - даже интеллигентская… грамоте знаешь; слово «факт» понимаешь. - Тут Конопатый попытался сложить губы в улыбку, но улыбки не получилось. - Ко всему прочему встречаю я тебя тогда там вечером, у Арбатских ворот, когда ты снег грузил… Сам посуди, разве это не подозрительно? - Антошин в знак согласия молча кивнул головой.

- Говори спасибо Шурке… У нас тут с нею в последние дни много было о тебе говорено…! Она тебе не рассказывала?