Старик Хоттабыч. Голубой человек

- Может, он по пьяному делу царя похвалялся убить, а его р-р-раз и за шиворот? Такое ведь тоже бывает. Особенно с нашим братом-мастеровым.

- А ты что, в пьяном виде тоже так грозишься?

- Да я и вовсе непьющий.

- А под шарами!

- Пачпорта у меня не обнаружено, вот я и попал к тебе в соседи.

- Пачпорт надобно сохранять в порядке.

- Знал бы, где падать буду, соломки бы подстелил.

- Почему народ собрамшись, братцы? Это, видно, подоспел кто-то свежий.

- Да вот политического поймали. Специально к нему городоврй приставлен с заряженным левольвертом.

- Скажите пожалуйста!… «Политический»? Грабитель, значит, который по кассам?

- Царя убить хотел. Понимать надо.

- Царя?! Это за что же такое нашего царя и вдруг убивать?… За царя нам положено денно и нощно молиться. Поскольку мы кто? Православные мы христиане…

- Вот именно, что надо. А он убить хотел.

- Не хотел я убивать царя, - сказал тогда Антошин, в глазок. - Глупости это все!…

- А ну, разойдись! - испугался городовой и замахал руками на своих собеседников.

- Пускай скажет! - возразил человек в опорках. - Любопытно ведь.

Надо было пользоваться каждой секундой. Не было времени искать фразы попроще и подоступней.

- Мы боремся за то, чтобы рабочему и крестьянскому люду легче жилось, торопливо говорил Антошин в глазок, опасаясь, что городовой разгонит своих арестантов раньше, чем он сможет заронить в их души хоть несколько искорок классового самосознания. Он понимал, что из тех, кто сейчас толпился около его камеры, большая часть не воры и даже не пропойцы, а люди, случайно попавшие в кутузку. Рабочие, ремесленники, мелкий городской люд. - Мы боремся за то, чтобы фабриканты не драли по десять шкур с рабочих, а помещики - с крестьян, чтобы власть была не у богатеев, помещиков и генералов, а у простых людей, у тех, кто своими руками, своим горбом создают богатства для других - для купцов, фабрикантов, помещиков… Надо всем, у кого мозолистые руки, объединиться и…

- А ну, разойдись! - рычал городовой, ударяя ножнами своей шашки по ногам арестантов. - А ты, - обратился он к Антошину, - ты свой разговор сей же секунд прекращай!… Ты мне народ не бунтуй!…

- А я их к бунту и не призываю! - кричал Антошин, уже не боясь привлечь внимание дежурного околоточного. - Я им просто объясняю, что, пока рабочие и крестьяне сами не возьмутся за свое освобождение, не будет свободной, счастливой и сытой жизни на Руси!…

- Ну что же мне, в вас стрелять, что ли? - взмолился плачущим голосом городовой. - Сюда же околоточный идет! Вам никакой пользы, а мне нагорит по первое число. Имейте сожаление, разойдись!… Христом-богом прошу вас, православные!…

Действительно, приближался околоточный. Православные разошлись.

Потом околоточный вернулся к себе в дежурное помещение, православные попробовали было снова собраться у камеры Антошина, но на этот раз городовой догадался закрыть глазок в двери, прислонился к ней спиной и молчал, пока они не вернулись к себе в камеру. Но они были слишком возбуждены этим неожиданным разговором, что бы сразу заснуть. Еще долго они вполсолоса, беспомощно, вкривь и вкось, но все же обсуждали слова первого, в их жизни политического преступника, которые, оказывается, совсем не о том мечтают, чтобы убить царя, не, ради того жизнью своей рискуют и в тюрьмы идут, - а для совсем: другой и вполне понятной цели…

А Антошин в ту ночь еще несколько раз просыпался в холодном поту. Ему снился один и тот же сон:: будто бы тот самый пристав, который его арестовал, залез-таки вместе с Сашкой Терентьевым и Сержиком Рымщей на чердак, раскопал тайник и уносит с собой в полицию курс церковного права профессора Предтеченского. А Антошин все это видит, будто бы спрятавшись за печной трубой, и ничего не может поделать, потому что их трое, а он один. Он вскрикивал, просыпался, удостоверялся, что все это ему только приснилось, и снова засыпал, счастливый, спокойный.

И гордый.

Глава одиннадцатая I

Не все, о чем рассказано в нашем не совсем обычном повествовании, могло стать известно автору со слов его главного героя. Кое-что пришлось дополнить и расширить на основе самостоятельного изучения печатных источников тех лет. Кое-что ему посчастливилось уточнить и путем прямых бесед с единственным, кроме Антошина, по сей День живым участником и свидетелем событий, послуживших основой нашего романа. В частности, именно из рассказов этого человека, имя которого мы пока что хотели бы сохранить в тайне, нам удалось выяснить очень важные обстоятельства, предшествовавшие аресту Антошина и вскоре после него последовавшие, обстоятельства, которые Антошин никак не мог знать.

Но, конечно, он не ошибся, полагая, что к делу его ареста руку приложил Сашка Терентьев.

Обстояло это дело так.