Старик прячется в тень

— Ну, что скажете, молодой человек? Присаживайтесь, — все тем же любопытствующим тоном продолжал Марсельезин дедушка.

Но Адриан не хотел присаживаться.

— Константин Игнатьевич, — решившись, начал он. — Это я неизвестное лицо, которое забралось в вашу реквизиторскую.

— Да ну?.. Интересно! А не объясните, зачем?.. Что побудило?

— Мы искали Рембрандта… Похищенный шедевр великого голландца.

— Вот как?! В бутафорской провинциального театра?..

— Да, — Адриан с ужасом почувствовал, что уши его сделались цвета спелого помидора. — А теперь мы знаем, кто вы такой и нам стыдно. Вот я и пришел…

Оказывается, Марсельезин дедушка умел слушать других. Он молча опустился в кресло. И Адриану, во второй раз в этот день, пришлось рассказывать почти всю историю сначала, а главное, признаваться в том, что они так плохо подумали о реквизиторе и еще о том, как их укорил за это товарищ Залесский из губисполкома.

— Извините нас, Константин Игнатьевич, — закончил он. — Мы поступили как глупые…

— Да нет, не совсем… — Неожиданно и как-то задумчиво произнес Марсельезин дедушка. — М-да, любопытно… Только вот разумнее было бы обращаться к взрослым. Ну, а сведения о моей революционной деятельности сильно преумножены.

— Все равно, — сказал Адриан.

— Знаете, милостивый государь, — Константин Игнатьевич улыбнулся, — а я когда-то участвовал в суде присяжных. Чистосердечное признание вины всегда учитывалось правосудием. Ну, а ваша неоспоримая вина — ваши годы. Ну-с, за сим… очень рад…

— Я уезжаю, — почему-то вдруг сказал Адриан.

— Куда же, можно полюбопытствовать?

— В Ленинград. Там мой папа. Мы все уезжаем.

— Вот как! Я тоже провел молодые годы в этом прекрасном городе. Да нет, не в Ленинграде, разумеется. В Петербурге. Кадетский корпус там окончил… Давно это было. Бог с ним, со старым… А полотно, которое вы приняли за рембрандтовское, принадлежит кисти Чикильдеева. Есть здесь такой. Так сказать — местная богема.

— Я его видел, — сказал Адриан.

— М-да, так вот, он мне однажды и притащил в театр эту картину. Ну, и купили для сцены… А я, признаюсь, и не знал, что мотив навеян Рембрандтом. Так вот, отчасти и я вам должен быть благодарен. Ну что же… — Марсельезин дедушка поднялся с кресла. Сделал он это не сразу. Сперва оперся руками в подлокотники, потом нажал на них и словно взлетел вверх. И уже опять стоял перед Адрианом худенький и сухой, как щепочка.

— Рад был поближе познакомиться, хотя и при необычных обстоятельствах. А вообще мой вам совет на будущее: не следует думать плохо о человеке, пока не убедишься, что он того стоит. — Он пошел к выходу, и, отворив дверь, позвал Марсельезу.

— Смею тебя заверить, — сказал ей дедушка, — что твой друг вполне добропорядочный молодой человек и заслуживает доверия. Ну-с, до свидания, молодой человек. — И дедушка заспешил назад.

— Твой дедушка умный, — тихо сказал Адриан, когда они остались одни. — А я уезжаю…

— Я знаю. Ты куда сейчас?

— Никуда. А ты?

— Хотела погулять. Хочешь, пойдем вместе?

Адриан кивнул.

— Дедушка, — крикнула Марсельеза. — Мне мама велела купить нитки. Я пойду. Хорошо?

— Иди, Марс, только не надолго. Мама вернется в восемь. Будь дома!

Мальчишек на улице не было, и никто не кричал им вслед про жениха и невесту.

Марсельеза спросила:

— Так и не нашли картину?

— Нет, — Адриан помотал головой.

Она вздохнула.

— Ерунда, сказал Адриан. — Ее тут и не было, а может, и нигде нет. Жулики всех провели.

Дошли до кинотеатра «Прогресс». У широких дверей была наклеена афиша. С афиши улыбалась испанка с кольцами в ушах. Картина называлась «Розита».

— Это Мери Пикфорд. Красивая, правда? Тебе нравится?

Адриан пожал плечами. Лучше бы его спросили о чем-нибудь другом. Он сказал:

— Я люблю про ковбоев с Вильямом Хартом. Или вот еще «Красные дьяволята».

— А я — когда все хорошо кончается.

В магазине на улице Коммуны нужных ниток не отыскалось. Надо было идти в центр, к рынку, но Адриан вдруг сказал:

— Хочешь в Ботанический, к «Черному морю», а нитки потом купим.

Она сразу же согласилась.

— Ладно.

Минут через пятнадцать они уже спускались по крутой каменной лесенке в цветущий овраг.

У фонтана — маленькой копии Черного моря — стояла скамейка с навесом от солнца. Она была пуста. По мосту, над оврагом, гремя, проезжали телеги, а тут было тихо и спокойно. Начинавшее краснеть солнце заходило вдали, и беседка под мостом и каменные быки, на которых она стояла, зарозовели. Адриан и Марсельеза уселись на скамейку и «Черное море» оказалось у их ног. Фонтан сейчас не бил, и в зеркально-спокойной глади воды отражалось холодеющее небо и мраморный лебедь, который, выгнув шею, чистил свои крылья посреди пруда.

— А в Ленинграде море есть? — спросила Марсельеза.

— Есть. Балтийское, еще почище Черного.

— Дедушка говорит, в Черном море вода изумрудного цвета.

— Хм, — Адриан не думал о Черном море.

— Удивительно, правда?

— Хм.

— А интересно, какая вода в Балтийском?

— Я тебе напишу. Большое письмо напишу, обо всем. Ответишь?

Она молча кивнула. Было понятно — ответит.

— А потом ты приедешь в Ленинград. Хорошо?

Она пожала плечами.

Помолчали и вдруг Адриан сказал:

— Помнишь, ты приз дала?