Читаем Старики и бледный Блупер полностью

Донлон и девушка-хиппи отвозят меня к себе домой и укладывают в постель.

* * *

За завтраком проводить встречу старых друзей особо некогда.

— Добро пожаловать домой, братан, — говорит Донлон. Он обнимает меня. Он побледнел и потолстел. — Джокер, это моя жена Мэрфи.

— Привет, Мэрфи, — говорю я. На Мэрфи джинсы и кожаный жилет, под которым ничего нет. Спереди на жилете два желтых солнца и зигзаги из желтых линий. У Мэрфи очень большие груди, и время от времени можно увидеть коричневый полумесяц соска. Красоткой ее не назовешь, но она очень домашняя, очень милая. Она ничего не говорит. Не улыбается. Подходит ко мне, обнимает, целует в щеку.

— Пойдем, Мэрфи, — говорит Донлон. — Опаздываем.

Донлон оборачивает вокруг бицепса и фиксирует булавкой белую повязку с красно-синим пацификом. Мэрфи надевает повязку с надписью «МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ».

— Располагайся как дома, Джокер, — говорит Донлон. — Мы вечером вернемся, может, припозднимся.

— А куда вы?

— В Уэствуд, к Федеральному Зданию. На акцию протеста, ВВПВ организует.

— Кто?

— ВВПВ, «Вьетнамские ветераны против войны».

— Я с вами пойду.

Донлон говорит: «Там ведь и до драки может дойти».

Я смеюсь: «Куда вы, туда и я».

Мэрфи уходит в спальню и возвращается с рабочей рубашкой, какие носят лесорубы, и парой линялых джинсов. «Можешь эти надеть».

Я говорю: «Не надо, хоть и спасибо, Мэрфи. Я в форме пойду. Я горжусь тем, что я морпех».

Донлон смеется: «Служака!»

Пожимаю плечами: «Морпех — всегда морпех».

* * *

Пока мы катим в Уэствуд в оранжевом «Фольксвагене»-«жуке» Донлона, он рассказывает: «Мы типа ждали, что ты заедешь. Видели твою фотографию в «Лос-Анджелес таймс». Там писали, что Мудня засувенирила тебе «Серебряную звезду» за то, что ты был образцовым и примерным военнопленным. Все наши были рады узнать, что ты в плену оказался. В Зеленой Машине тебя занесли в без вести пропавшие, но мы-то все знаем, что это значит. Мы-то прикидывали, что замуровали тебя гуки в тоннеле где-нибудь к северу от зоны».

— Да уж, милое зрелище.

Мэрфи говорит: «Плохо было в плену?»

— Нет, не так уж плохо.

Донлон говорит, ухмыляясь: «Ну и как, с Бледным Блупером удалось лично повстречаться?»

Я отвечаю: «А правда, у плюшевого медведя вата внутри? А правда, Супермен летает в кальсонах?»

Донлон отвечает: «Херня какая».

Я говорю: «Нет. Докладываю обстановку: мы с Бледным Блупером закорефанились. Мы вместе зависали во вьетконговском клубе для рядового и сержантского состава».

Донлон смеется: «Именно так».

* * *

Пока добираемся до Федерального Здания, Донлон успевает рассказать мне все последние новости. Донлон изучает политологию в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Скотомудила жив; он сбежал из вьетконговского концлагеря в Лаосе. Он до сих пор в Мудне, служакой заделался, служит сейчас в Кэмп-Пендлтоне.

Статтен живет в Нью-Джерси, у него ребенок с «заячьей губой».

Гром — коп в полицейском управлении Лос-Анджелеса, он там знаменитый снайпер в спенцазе.

Дрочила умер от рака толстой кишки в возрасте двадцати двух лет.

Папа Д. А. — алкоголик, подался в наемники, сейчас в Силусских скаутах где-то в Африке.

Боб Данлоп вступил в клуб «рак месяца» и помирает сейчас от рака ротовой полости.

Деревенщина Хэррис выстрелил однажды себе в голову, но выжил. Когда его спрашивают, не служил ли он во Вьетнаме — отрицает, что он ветеран Вьетнамской войны.

* * *

Федеральное Здание — такое огромное, что подавляет собою весь Уэствуд, шикарную кучку бутиков, примостившихся напротив студенческого городка Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Федеральное Здание возвышается над обширным ветеранским кладбищем, которое простирается настолько, насколько видно глазу, и похоже на Памятник Неизвестному ветерану.

На газоне перед входом вдоль бульвара Уилшир тысячи людей стоят под солнцем. Повсюду видны флаги и плакаты. Симпатичная малолетка стоит в футболке с надписью: «К черту честь нации — снова нас не поиметь». Замечаю женщину средних лет с плакатом, на котором написано от руки: «Мой сын погиб, чтоб Никсон мог гордиться».

Донлон паркует машину за десять кварталов от места, мы возвращаемся туда пешком и присоединяемся к народу. Выслушиваем кучу пламенных речей. Один из ветеранов говорит: «Во Вьетнаме не извиняются». Другой: «Вьетнам — как осколок, застрявший у меня в голове».

Донлон подходит к микрофону и говорит: «Прошу всех стукачей из ФБР поднять руки».

Ни одна рука не поднимается, но все начинают оглядываться на соседей.

Один из парней за спиной Донлона поднимает руку. На голове его повязана красная бандана. Он говорит: «Я сознаюсь!»

Всеобщий смех.

Донлон говорит: «Народ! Это же Король». Говорит Королю: «Ваше Величество, опусти-ка свою бестолковую королевскую задницу на табуретку». Король изображает рукой дворцовые церемониальные движения и отходит назад.

Донлон продолжает: «Ладно, а сейчас я попрошу всех, кто думает, что один из стоящих рядом субчиков — стукач от ФБР, поднять руку».

Все озираются, смеются, и все руки вздымаются вверх.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное