Читаем Старики и бледный Блупер полностью

И вдруг ты чувствуешь, что ноги больше не касаются земли, и спрашиваешь себя, что с тобой происходит. Твое тело расслабляется, потом застывает. Ты слышишь звук человеческого тела, которое лопается, мерзкий звук, который издает человеческое тело, разрываемое металлом, летящим с огромной скоростью. Мигание картинок перед глазами замедляется, как на бракованной катушке в немом кино. Оружие уплывает из рук, и вдруг ты оказываешься один. И ты плывешь. Вверх. Вверх. Тебя вздымает стена из звуков. Картинки мигают быстрее и быстрее, и вдруг пленка рвется, и стена из звуков обрушивается на тебя — всепоглощающий, ужасающий грохот. Палуба, на которую ты падаешь — огромна. Ты сливаешься с землей. Твой бронежилет почти полностью смягчает удар. Твоя каска слетает с головы и вертится волчком. Ты лежишь на спине, раздавленный этим грохотом. Ты думаешь: «Я что, уже в раю?»

— Санитара! — доносится издалека чей-то голос. — Санитара!

* * *

Ты лежишь на спине. Повсюду танцуют ботинки, все вокруг топча и круша. С неба валятся земляные глыбы и обломки камней, они залетают в рот, в глаза. Ты выплевываешь каменную крошку. Поднимаешь одну из рук. Ты стараешься сказать топочущим ботинкам: «Э, не наступите на меня».

Твои ладони горят. Твои ноги переломаны. Одной из рук ты ощупываешь себя, лицо, бедра, проверяешь, нет ли теплых, мокрых дырок в раздолбаном животе.

Твоя реакция на собственную смерть — не более чем чрезвычайно повышенное любопытство.

Рука прижимает тебя к земле. Тебе интересно, стоит ли попытаться что-то сделать по поводу переломанных ног. Ты думаешь о том, что, вероятно, у тебя нет никаких ног. На тебя обрушиваются тонны океанской воды, темной, холодной, населенной чудовищами. Руки тебя держат. Ты борешься. Ты выбрасываешь руки. Чьи-то сильные руки ощупывают твое тело в поисках повреждений.

— Ноги…

Ты выкашливаешь пауков.

Рядом с тобой на земле лежит морпех без головы — самое убедительное доказательство того, что раньше это был человек, а теперь двести фунтов изорванного, переломанного мяса. Морпех без головы лежит на спине. Лицо его снесено напрочь. Верхняя часть черепа оторвалась и сдвинута назад, внутри видны мягкие мозги. Челюстная кость и нижние зубы без повреждений. В руках морпеха без головы пулемет M60, зажатый там навеки трупным окоченением. Палец на спусковом крючке. Его брезентовые ботинки заляпаны глиной.

Ты глядишь на засохшую глину на тропических ботинках морпеха без головы, и вдруг тебя поражает мысль о том, что его ноги так похожи на твои собственные.

Ты протягиваешь руку. Ты касаешься его руки.

Что-то жалит тебя в руку.

И вдруг ты ощущаешь страшную усталость. Тебе тяжело дышать из-за того, что столько бегал. Твое сердце бьется так сильно, что кажется, будто оно хочет прорваться через тело наружу. Прямо через центр твоего сердца проходит звездообразное пулевое отверстие.

К тебе прикасаются руки, нежные руки. «Все нормально, джархед[101]. Не дергайся. Я Док Джей. Слышишь меня? Ты во мне не сомневайся, морпех. У меня руки волшебные».

— Нет, — говоришь, — Нет!

Ты пытаешься объяснить рукам, что часть тебя пропала без вести. Ты просишь руки найти эту пропавшую часть, ты не хочешь, чтобы ее здесь забыли. Но ты не можешь говорить. Твой рот отказывается говорить.

И вот ты уже спишь. Ты доверяешь этим рукам, которые берут тебя и поднимают.

* * *

В одурманенном смертном сне ты видишь себя вербовочным плакатом, приколоченным к черной стене: «Корпус морской пехоты созидает мужчин — Тело — Разум — Дух»[102].

Ты чувствуешь, что разламываешься на три части… Слышишь незнакомые голоса…

— Что случилось? — говорит один из голосов в замешательстве и страхе.

— Что случилось?

— Кто там?

— Что?

— Кто там?

— Я Разум. А ты…

— Так точно. Я его Тело. Мне плохо…

— Это страшно глупо и смешно, — влезает третий голос. — Этого не может быть.

— Кто это сказал? — вопрошает Разум. — Тело? Ты?

— Я это сказал, дурак. Я Дух.

Тело презрительно фыркает.

— Я никому из вас не верю.

Разум медленно говорит:

— Ну, давайте разбираться логически. Наш человек ранен. Мы должны действовать организованно.

Тело хныкает.

— Слушайте, ребята, это же я там лежу, а не вы. Вы же не знаете, каково мне.

Разум говорит:

— Слышь, болван, мы все тут в одном положении. Не станет его — нас всех не станет.

— А он… — Тело не может решиться произнести это слово. — Мне нужно выжить.

— Нет, — замечает Разум. — не обязательно. Это они в такую игру играют. Я не уверен, что нам разрешено вмешиваться.

Тело приходит в ужас.

— Что еще за «игра»?

— Точно не знаю. Что-то там про правила. У них полно правил.

Дух говорит:

— Достал он меня. Я обратно не пойду.

Разум говорит:

— Ты должен вернуться.

— Вовсе нет, — говорит Дух. — Я поступаю так, как мне нравится. У вас нет власти надо мной.

— Ну и черт с ним, — говорит Тело.

Разум настаивает:

— Но Дух обязан вернуться вместе с нами.

— Нет. Он нам не нужен.

Разум обдумывает положение.

— Возможно, Дух привел стоящий довод. Возможно, и мне бы назад не надо…

Тело приходит в панический ужас.

— Не надо! Ну пожалуйста…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное