Старики и бледный Блупер

— Джокер, — говорит Бобер — я тебе не враг. Может, станем заодно, да попробуем по-хорошему. На благо взвода.

Я говорю: «Бобер, ты ж если корешишься с кем, так лишь затем, чтобы не промахнуться, когда решишь на него насрать».

— Но, Джокер…

— Ты скользкий урод-подлиза, Бобер, и до тебя я еще доберусь.

Эдди Хаскелл говорит: «Джокер, ты точно шизонутый».

— Последнее подтверждаю, гондон. Пока ты шизонутый — никому тебя не взять.

— Слушайте, Джокер, — говорит Бобер. — Давайте поговорим разумно. Вы имеете право на свое мнение, это несомненно. И я отношусь к этому с уважением. Но мы же с Вами можем быть заодно. Честно. Искренне говорю.

— Заодно, как с Мистером Гринджинсом?

Пауза. Кто-то возится в темноте. «С кем?»

— Мистером Гринджисом, мудак, — говорит Черный Джон Уэйн. — Помнишь Мистера Гринджинса? Должен помнить. Ты же и подстроил, чтоб он окочурился.

Бобер Кливер говорит: «Если вы говорите о каком-то случае фрэггинга…»

— Он был образцовый командир роты! — Черный Джон Уэйн почти рычит. — Шкипер был охренительно достойный мужик. Он был человек, сукин ты сын. Капитан Гринджинс был человек!

Кто-то говорит: «Так точно. Добрый был морпех и славный офицер. И смелости у шкипера было выше крыши».

Бобер говорит: «Простите, но я не знаю, что вы имеете в виду. Я о нем никогда ничего не слышал. Похоже, он был…»

Кто-то переспрашивает: «Ни разу не слыхал о нем?»

Бобер отвечает: «Ни разу. Я даже и не верю, что такой человек вообще когда-либо существовал. Кто-нибудь может подтвердить, что действительно был такой, так называемый капитан Гринджинс? Похоже, вы что-то напутали по этому вопросу».

— Как бы там ни было, — продолжает Бобер — он сам нарывался на неприятности. Нам важная работа поручена в Юго-Восточной Азии, работа на благо Америки. Без жертв не обойтись. Нам следует не терять головы, пока это пацифистское поветрие не развеется. В этом мире слабакам не место, и коммунистическую агрессию обязательно надо разбить любой ценой. Что плохого в том, что пару-тройку человек напалмом обольют, если потом жить в этом мире станет лучше? Мы убиваем этих людей ради их же собственной пользы. В каждом гуке сидит американец, и он стремится выбраться наружу.

Черный Джон Уэйн плюется. «Америка изобрела коммунизм, когда индейцы кончились».

Бобер говорит: «Ну, не будем забивать себе голову делами прошлого. Что сделано — то сделано. Та кровь быльем поросла. Попробуем поговорить конструктивно. Нет смысла в этих сказках про белого бычка о всяких неприятных делах, что были когда-то, а может, и не были».

— Ты убил Мистера Гринджинса, — говорю. — На твои делишки на черном рынке всем насрать. Да торгуй ты себе поддельными флагами СВА и никелированными осколками, толкай фотографии лобка Энн-Маргрет в обтягивающих желтых штанишках «капри». Сбывай свой разбавленный виски и дурь с примесями, и наплевать на то, что ты вьетконговцам военное имущество целыми грузовиками сдаешь.

— Но вот Мистер Гриджинс таки взял тебя за жопу в деревне, в шалмане, где полно двенадцатилетних шлюх, которыми вы торгуете на пару с толстым ганни из Арканзаса.

— Ты тогда менялся: полный трехосник ящиков с гранатами на матросский мешок, набитый героином-сырцом. Я клиента твоего похерил, помнишь? Того гука на «цикло»*, у него еще знаки вьетконговского офицера были внутри шляпы пришиты. Потом капитан притащил тебя за жопу на командный пункт и сдал Могиле. Я был там, Бобер. Все видел — от начала до конца.

Эдди Хаскелл говорит: «Джокер, ты сам-то кто? Циник неприспособленный с чересчур живым воображением. Где твои доказательства? Слова одни, а доказательства где?»

Все в блиндаже чувствуют напряжение в голосе Бобра, с трудом пытающегося сохранить самообладание: «Рядовой Джокер, я, несомненно, могу понять, почему вы злитесь на меня. Вы в стране подольше, к тому ж и в звании вас понизили. Я знаю — вам нелегко пришлось. Понимаю».

Бобер Кливер делает паузу, продолжает: «Никто тут не верит, что Вы хотели убить своего лучшего друга. Как там его звали? Ковбой? Корпус морской пехоты сурово Вас наказал, содрав шевроны за то, что вы не смогли вытащить его тело. Я постоянно подбадриваю тех, кто вас боится, полагая, что вы грохнули круглоглазого морпеха. И я не верю сообщениям о том, что Вы бегаете повсюду голым, спите в грязи, что Вы боитесь выходить на свет божий в дневное время. Уверен, что все эти россказни сильно преувеличены».

Голос Бобра нудит в темноте. «Мы, бывало, честно расходились во мнениях, рядовой Джокер, но я искренне хочу, чтобы вы знали, что я всегда относился к вам с большим уважением».

— Давай лучше про геру поговорим.

Кто-то говорит: «Бобер торгует — вас понял — сообщение принято — герой!»

Черный Джон Уэйн говорит, подначивая: «Э, Бобер, а когда поговорим о награде, что ты за голову Джокера назначил?»

Я говорю: «Джей-У, да не спорь ты с этой рыготиной. Все равно до него не дойдет».

— Верно, — отвечает Черный Джон Уэйн. — Точно, не дойдет.