Старики и Бледный Блупер

Мы замечаем, что сержант Герхайм недоволен таким отношением Леонарда. Он напоминает Леонарду, что девиз морской пехоты – "Semper Fidelis " – "Всегда верен". Сержант Герхайм напоминает Леонарду, что "Ганг хо" по-китайски означает "совместный труд".

Сержант Герхайм рассказывает ему, что у морских пехотинцев есть традиция – они никогда не бросают павших или раненых. Сержант Герхайм не перегибает палку и старается особо не дрючить Леонарда, пока тот остается в кондиции. Мы и так уже потеряли семь рекрутов по восьмой статье . Пацан из Кентукки по имени Перкинс вышел на центральный проход отсека отделения и полоснул штыком по венам. Сержант Герхайм от этой сцены в восторг не пришел, ибо рекрут начал пачкать кровью отсек сержанта Герхайма, весь такой чистый и вылизанный. Рекруту было приказано навести порядок, подтереть начисто кровь и уложить штык обратно в ножны. Пока Перкинс подтирал кровь, сержант Герхайм собрал нас в полукруг и подверг осмеянию те несерьезные порезы у кистей рук, что рекрут нанес себе штыком. В морской пехоте США для рекрутов установлен следующий метод самоубийства: рекрут должен обязательно уединиться, взять бритвенное лезвие и произвести глубокий разрез в вертикальном направлении, от кисти до локтя – довел до нашего сведения сержант Герхайм. После этого он разрешил Перкинсу отправиться беглым шагом в лазарет.

Сержант Герхайм оставляет Леонарда в покое и сосредоточивает свое внимание на всех остальных.

* * *

Воскресенье.

Представление: чудеса и фокусы. Религиозные службы в соответствии с вероисповеданием по выбору – а выбор обязан быть предоставлен согласно приказа, ибо про религиозные службы расписано в цветных брошюрах, которые Мудня рассылает мамам и папам по всей родной Америке. Тем не менее, сержант Герхайм доказывает нам, что морская пехота появилась раньше бога. "Сердца можете отдать Иисусу, но жопы ваши принадлежат Корпусу".

* * *

После "представления" отправляемся хавать. Командиры отделений зачитывают молитву (для этого на столах на специальных подставках стоят карточки). Звучит команда: "Садись!"

Мы намазываем масло на ломти хлеба, потом посыпаем масло сахаром. Таскаем из столовой бутерброды, невзирая на опасность огрести за непредусмотренную уставом хавку. Нам насрать, мы просолились. И теперь, когда сержант Герхайм со своими младшими инструкторами начинает вытрясать из нас душу, мы лишь сообщаем им, как нам это нравится, и просим добавки. Когда сержант Герхайм приказывает: "Так, девчонки, выполнить пятьдесят выпрыгиваний. А потом налево-направо поскачем. Много-много раз", мы только смеемся и выполняем.

Инструктора с гордостью замечают, что мы начинаем выходить из-под их контроля. Морской пехоте нужны не роботы. Морской пехоте нужны убийцы. Морская пехота хочет создать людей, которых не уничтожить, людей, не ведающих страха. Это гражданские могут выбирать: сдаваться или отбиваться. Рекрутам инструктора выбора не оставляют. Морпехи пехоты должны давать отпор врагу – иначе им не выжить. Именно так. Халявы не будет.

До выпуска осталось всего несколько дней, и просолившиеся рекруты взвода 30-92 готовы слопать собственные кишки и попросить добавки. Стоит командующему корпусом морской пехоты сказать лишь слово – и мы возьмем партизан-вьетконговцев партизан и закаленных в боях солдат Северовьетнамской армии за их тощие шеи и посшибаем с них их гребаные головы.

* * *

Солнечный воскресный день. Мы разложили свои зеленые одежки на длинном бетонном столе и оттираем их от грязи.

В сотый раз сообщаю Ковбою, что хочу свою сосиску запихнуть в его сестренку, и спрашиваю, чего бы он хотел взамен.

И в сотый раз Ковбой отвечает: "А чего дашь?"

Сержант Герхайм расхаживает вокруг стола. Он старается не хромать. Он критикует нашу технику обращения с щетками для стирки, которые стоят на вооружении морской пехоты.

А нам плевать – уж очень мы соленые.

Сержант Герхайм сообщает, что Военно-морской крест он получил на Иводзиме. А дали его ему за то, что учил молодых морпехов, как кровью истекать. Морпехи должны сливать кровь в аккуратные лужицы, ибо морпехи отличаются дисциплинированностью. А гражданские и вояки из низших родов войск все вокруг кровью забрызгивают – как ссыкуны в кровати по ночам.

Мы его не слушаем. Мы друг с другом треплемся. Постирочный день – единственное время, когда нам разрешается поговорить друг с другом.

Филипс – чернокожая сладкоречивая "домовая мышь" сержанта Герхайма, рассказывает всем про целую тыщу лично сломанных целок.

Произношу вслух: "Леонард разговаривает со своей винтовкой".

Дюжина рекрутов поднимают головы. Не знают, что сказать. У одних лица кислые. У других напуганые. А у некоторых – сердитые, страшно удивленные, будто я у них на глазах калеку убогого ударил.

Через силу говорю: "Леонард разговаривает со своей винтовкой". Все замерли. Все молчат. "По-моему, Леонард спекся. По-моему, это уже восьмая статья".

Теперь уже все, кто вокруг стола, ждут продолжения. Как-то смешались все. Глаза будто не могут оторваться от чего-то там, вдалеке – будто пытаются вспомнить дурной сон.