При этих словах он вытянулся во весь свой невеликий рост, выпятил грудь, насколько мог, и, гордо задрав нос, вышел из класса.
Оставшиеся в классе, особенно мальчики, испытывали смутные, противоречивые чувства. Не по себе было и девочкам. Школьники вытянули шеи, пытаясь разглядеть через окно — действительно ли Калле отправился ставить на место опрокинутую уборную.
Да, да, он шёл по траве через двор прямо к изгороди, к тому злосчастному месту. Здесь он остановился, почесал затылок, поплевал на ладони, потёр их одну о другую и принялся за дело. И без всякого кривляния, а по-настоящему, как это было видно в классное окно.
Тут мальчики не выдержали.
— Можно выйти? — первым закричал сосед Калле по парте. Следом подняли руки и остальные ученики.
— С чего это? Всем сразу? — подивился учитель.
— Как — с чего? Вместе мы опрокидывали, а теперь он один там. Надорвётся ещё, — отвечали ребята.
— Ладно, раз такой случай — идите! — усмехнулся учитель. — А что же вы сразу не признались?
— Глупость была одна… Как признаешься? Стыдно теперь и неловко, — ответил сосед Калле по парте, не зная, куда девать глаза от смущения.
Учитель разрешил школьникам выйти. Следом пошёл и сам, чтобы пособить ребятам поставить всё на место, как полагается.
Больше об этом происшествии нигде речи не было. Никто официально не говорил ни с директором, ни с родителями, ни даже с классным руководителем. А неофициально насчёт мальчишеской проделки толковали всё-таки немало и всякий раз при этом отзывались с похвалой и с уважением как о старине Седом, так и о Калле-малыше. Неофициально и я прослышала о событии в седьмом классе. Прослышала и рассказала вам.