Татокала расслышал крики врагов, но он был уже у подножия скалы. Лошади Ютов не могли взбираться по крутому склону, и всадникам пришлось спешиться. Как дикий зверёк, Лакот перепрыгивал со скалы на скалу, а преследователи с воем и криком уже нагоняли его почти до расстояния выстрела. Но Лакот успел добраться до вершины. Там он укрылся между двумя большими валунами и начал с помощью маленького зеркала посылать сигналы в свой лагерь, раскинувшийся внизу в долине. Долгое время его сигналы оставались незамеченными, а Юты всё приближались и приближались, и много стрел пролетало над его головой. Иногда Татокала отвечал на выстрелы, желая показать, что Юты имели дело не с ребёнком или старой бабой, а с воином, храбрым, как медведь, которого загнали в тупик охотники.
Как только Юты увидели Татокалу, они тут же послали вестника к своим соплеменникам за подкреплением. Но Татокала не знал этого, и был по-прежнему твёрд и силён духом. Время от времени он посылал сигналы в свой лагерь. Наконец, в ответ показался слабый белый свет.
Когда солнце стало клониться к западу, воин, теснимый врагами, увидел, что с северо-запада приближается большая партия всадников. Это были Юты! Татокала зорко вглядывался в лагерь Лакотов: что-то двигалось по равнине, приближаясь к подножию горы.
Его тревожный сигнал был замечен в лагере после обеда. Лакоты заволновались, поскольку ещё лишь несколько мужчин возвратилось с обычной охоты. Но к вечеру воины стали собираться в лагерь. Они не мешкая оседлали лучших лошадей и, крича и распевая песни, понеслись навстречу противнику. Подъехав к знакомым скалам, они заметили врагов, притаившихся в большом числе за большими камнями и разбросанными в разных местах кедрами.
Татокала давно уже израсходовал весь свой запас стрел и теперь собирал вражеские, чтобы пускать их в своих преследователей. Улучив момент, когда их внимание было на миг отвлечено внезапным приближением Лакотов, он выскочил из своей засады. В благодарность за спасение, он воздел руки к небу, а друзья восторженными криками восхваляли его отважный поступок.
Оба племени храбро сражались. Но, в конце концов, Ютам пришлось отступить. Лакоты яростно преследовали их. Татокала, гордо выпрямившись, стоял на скале, защищавшей его от врагов, и громко кричал и выл от радости. Его друзья тоже радостно восклицали, и эхо разносило далеко между скал победные крики во славу бесстрашного героя.
В лагере Лакотов, у Потерянной Воды, справлялось празднование победы. Лакоты ликовали, пели, танцевали, но к радостным крикам иногда примешивались жалобные стоны и плач, ибо не один воин упал мёртвым между скалами. Теперь имя Татокалы было неразрывно связано с Орлиной Скалой.
– Теперь он имеет право носить убор из орлиных перьев, – сказал один юноша. – Но он очень скромен и не принимает участия в танцах со скальпами. Мне кажется, что он ещё ни разу не заговорил ни с одной девушкой.
– Да, что-то не слыхать, чтобы он искал расположения какой-нибудь девушки, – заметил другой юноша. – А чего бы только не дали иные родители за то, чтобы он обратил внимание на их дочь! Но он хочет до женитьбы совершить ещё несколько военных походов.
Наутро вся молодежь лагеря двинулась в одном направлении. Все были одеты в лучшие одежды, и даже юркие лошади были богато разукрашены, чтобы удовлетворить эстетическое чувство ехавших на них юных воинов.
–
Талута была действительно прелестной девушкой. Она участвовала уже в пяти девичниках, и соплеменники относились к ней с большим уважением за её скромность и целомудрие.
Круг девушек сомкнулся. Круг пожилых женщин, стоявших за ними, был почти столь же живописен, но женщины держали себя, разумеется, с большим достоинством. Естественными покровительницами юных девушек считались не матери, а бабушки, и им воздавалось за это много чести, в особенности на каких-либо общественных торжествах. Старая Вишави выказывала большое беспокойство, так как Красное Солнце, её питомица, несколько легкомысленная девушка, имела много поклонников. Старушка то и дело одёргивала платье и поправляла ожерелье, – она боялась, как бы не вышло с её внучкой чего-нибудь неприятного. Да и некоторые из других старушек болели душой за своих питомиц.