Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений

Курбский:

Летописец начала царства:

«А тои-то Матфеи Лыков… созжен, пострадал за отечество тогда, когда возвратишася от Стародуба войско ляцкое и литовское… Матфеи же той, видев, иже не может избавлен быти град его, первие выпустил жену и детки свои в плен, потом не хотяше сам видети взятья града от супостатов… броняще стен градцких вкупе с народом, иже производил созжен быти с ними, нежели супостатом град здати. Жена же и дети его отведены быша яко пленники, до короля…» 183(выделено мной. — М. К.).

[Литовские люди], «идучи от Стародуба мимо Радогощь, посад у города Радогоща зажгли. И люди градские на литовских людей из града вышли, а в граде тогда был наместник Матвей Лыков и пострадав за благочестиекрепце, и от посаду и город згорел, и наместник во граде, а жену его и детей в полон взяли…» 184(выделено мной. — М. К.).

При сравнении этих текстов видно, что рассказ Курбского, по сравнению с летописным, не содержит никаких новых оригинальных сведений, он лишь расцвечивает те же факты риторическими фигурами (красочным описанием мужественного поведения Лыкова). Причем в основе его рассказа лежит явно русский источник, поскольку литовцы здесь именуются «супостатами»; смена источника происходит лишь с момента привода детей Лыкова к королю — тут сразу меняется отношение к Литве: «кроль же, воистину яко сущий святыи христианский (!), повелел их питати не яко пленников, но яко своих сущих» ¹⁸⁵. Из русских источников ближе всего по основной идее (страдание за отечество, за веру) к тексту Курбского подходит приведенная статья ЛНЦ, сходны даже отдельные выражения. В 50-е годы, когда создавался ЛНЦ, Курбский был близок ко двору и мог ознакомиться с этим памятником. Поэтому, на мой взгляд, рассказ Курбского о гибели М. Лыкова нельзя считать еще одним самостоятельным свидетельством: это лишь переработка версии ЛНЦ. Полагаю, что совпадающие известия Постниковского летописца и польских хроник, более осведомленных в литовских делах по сравнению с официальными московскими летописями, заслуживают в данном вопросе большего доверия.

Вернемся к рассмотрению хода военных действий на Северщине в сентябре 1534 г. После сожжения Радогоща литовцы побывали под Почепом, крепость не взяли ¹⁸⁶«и, постояв час, и прочь пошли» ¹⁸⁷. По Евреиновской летописи, литовцы после этого «пошли во свою землю… на Кричев», а согласно хронике Ваповского, литовское войско разделилось на две части: одна под командой «палатина Киевского», то есть А. Немировича, пошла к Чернигову, а другая к Смоленску ¹⁸⁸. Та же последовательность событий в русских летописях; о стычке под Черниговом польские и литовские источники не сообщают. В «памяти» гонцу Юматову сначала кратко сообщается о черниговском деле, а потом о столкновении под Стародубом; здесь сказано, что «воеводы… и наместники из Стародуба и из Новагорода из Северского к Чернигову пришед, да людей у них (литовцев. — М. К.) многих побили, а иных переимали, и иные люди от того часа того проч(ь) отошли» ¹⁸⁹. Летописи рассказывают, как воевода А. Немиров(ич), придя «съ многими людми и с нарядом» к Чернигову, безуспешно пытался взять крепость, и как после удачной ночной вылазки, произведенной по приказу воеводы Ф. С. Мезецкого, на утро следующего дня литовцы отступили от города ¹⁹⁰.