Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений

Итак, случаи размена пленных имели место, но они были, судя по всему, единичными и не затронули основной массы служилых людей, продолжавших томиться в неволе. Между тем прошло еще несколько лет, срок заключенного в 1537 г. перемирия близился к концу, и 1 марта 1542 г. в Москву прибыло очередное литовское посольство. В ходе переговоров бояре подняли и вопрос о пленных («пленным бы свобода на обе стороны»), но послы (Я. Ю. Глебович, Н. Я. Техоновский и писарь Н. Н. Андрошевич) не согласились на предложенные условия: «людей государю нашему на голые слова никак не отдати» ⁴⁷⁸. Бояре пытались их урезонить: «люди ведь смертны, и так уж многие померли, а осталося у вас не много, да и те уж стары; ино б люди на люди». В ответ послы ссылались на то, что у короля в плену «ваши великие люди, а у вас нашего государя молодые люди». Тогда бояре (как и на переговорах 1537 г.) предложили поменять «молодых» на «больших», подчеркнув, что и те, и другие христианские души имеют. Но послы стояли на своем «тому статися нелзе, а похочет государь ваш людей, и государь бы ваш поступился государю нашему на людех Чернигова, Мглина, Дрокова, Поповы Горы, Себежа, Заволочья, Велижа» ⁴⁷⁹. Это предложение, в свою очередь, оказалось неприемлемым для русской стороны: максимальной уступкой, на которую она готова была пойти ради освобождения пленных, была отдача городка Дрокова, но эта уступка послов не удовлетворила ⁴⁸⁰. В итоге перемирие, заключенное сроком на 7 лет, вновь не решило проблему пленных.

В дальнейшем правительство юного Ивана IV предприняло ряд усилий для того, чтобы добиться облегчения условий содержания русских пленных в Литве. Послам (боярину В. Г. Морозову, дворецкому Ф. С. Воронцову и дьяку Постнику Губину), отправленным к Сигизмунду I в конце июня 1542 г., было велено заявить королю от имени великого князя: «ты б, брат наш и сват… лутчих бы еси наших людей всех велел собрати в Вилну и свободу им учинил, тягость бы еси с них снятии всю велел и нужи бы им в питье и в естве и в одежи никоторые не было, и к церкви бы еси им и на иные на нужные дела велел ходити, то бы еси брат наш… учинил нас для» ⁴⁸¹. Послы должны были заверить литовскую сторону, что в случае такого ослабления режима содержания пленных те не побегут в Москву, а если побегут, то будут выданы литовской стороне; при необходимости послы имели полномочия дать в качестве гарантии этого обязательства особую «запись» за своими печатями ⁴⁸².

Однако этот дипломатический демарш успеха не имел: в своем ответе на посольство В. Г. Морозова «с товарищи» король указал на то, что еще при жизни великого князя Василия III он, уступая просьбам последнего, облегчил положение пленных: «вси оковы и тяжкости казали с них сняти и до церквей Божьих велели их волно пущати, и в едении и в питьи и одежи никоторое им нужи не было»; однако некоторые пленники злоупотребили этой свободой и бежали в землю великого князя Московского. В итоге король ограничился весьма неопределенным обещанием: «коли они (пленные. — М. К.) будут правду и веру свою твердо нам ховати, тогды мы подле воли нашое з ними яко вязнями нашими будем то делати, яко нам будет пригоже чинити» ⁴⁸³. Иными словами: пусть ведут себя лояльно к господарю, а там видно будет!

Родственники сидевших в плену воевод воспользовались посольством в Литву 1542 г. для того, чтобы проведать своих близких: так, князья Юрий и Юрий Меньшой Сицкие послали трех слуг к брату Семену Федоровичу, находившемуся в Виленском замке; жена князя Федора Оболенского Ульяна послала к мужу «человека» Некраска ⁴⁸⁴. Впоследствии выяснилось, однако, что литовцы пропустили всех посланцев к пленным воеводам, кроме… слуги князя Федора Васильевича: «А княж Федорову… человеку Овчинину пристава не дали и ехать ему к его государю не велели» ⁴⁸⁵. Таким образом, и шесть лет спустя после несостоявшегося побега режим содержания кн. Ф. В. Оболенского не был смягчен.

К товарищу князя Федора по стародубской обороне, князю Семену Федоровичу Сицкому, попавшему когда-то вместе с ним в плен, судьба оказалась благосклоннее: литовцы не только пропустили к нему посланцев его братьев, но и, по-видимому, согласились отдать пленного воеводу на размен. В инструкции послам В. Г. Морозову, Ф. С. Воронцову и Постнику Губину имелся и такой пункт: «Как станут о людех говорити, и им говорити о князе Семене о Сицком, чтобы князя Петра Мосалского король взял на обмену князю Семену Сицкому; и похочет король князя Семена дати на обмену, и Василью и Федору и Поснику так зделати» ⁴⁸⁶. Из материалов посольства 1542 г. неясно, удалось ли В. Г. Морозову «с товарищи» договориться об этом обмене, но как бы то ни было, кн. С. Ф. Сицкий в 40-х годах вернулся на родину: 14 июля 1549 г. он лично явил свою духовную грамоту пятерым племянникам, поделив между ними свои села (собственных детей у князя Семена Федоровича не было) ⁴⁸⁷.