Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений

18 декабря 1533 г. посланник Ю. Клиновский был принят теми лицами, к которым был направлен: боярами кн. Д. Ф. Вельским и М. Ю. Захарьиным. 21 декабря он был отпущен обратно, а 27-го числа того же месяца к литовской раде с ответным посланием бояр отправился слуга Д. Ф. Вельского Юшка Звягин. Вельский и Захарьин сообщали панам, что великий князь Иван хочет с королем «миру и добрые смолвы», пусть паны-рада «наводят» короля на то, чтобы он с великим князем «потому ж похотел миру и добрые смолвы» и для переговоров о мире прислал в Москву своих «великих послов», для приезда которых с Ю. Звягиным высылалась опасная грамота⁸². Вместе со Звягиным 27 декабря из Москвы выехал посланник великого князя Тимофей Бражников-Заболоцкий: от имени Ивана IV он должен был сообщить королю о смерти Василия III и занятии престола его сыном, а также сказать «от своего государя королю, чтобы король с государем нашим был в дружбе и в братстве»⁸³. Одновременная отправка посланников к раде и к королю была обусловлена требованиями тогдашнего посольского обычая: дипломатические сношения могли вестись только между равными по статусу сторонами: между панами-радой и боярами, между великим князем и королем⁸⁴. Итак, после смерти Василия III русское правительство заняло миролюбивую позицию по отношению к Великому княжеству Литовскому. А как отнеслись в Вильне к перемене на московском престоле? Первое известие о смерти Василия III пришло в литовскую столицу из Полоцка и других пограничных мест 24 декабря 1533 г.; в том же сообщении говорилось о том, что братья покойного хотят лишить власти его малолетнего сына-наследника⁸⁵. Сначала слухам о кончине Василия III при виленском дворе не поверили⁸⁶, но затем с границы стали приходить сообщения, подтверждавшие это известие, а заодно — и новые слухи о борьбе за власть при московском дворе⁸⁷. Эти известия пробудили в Литве надежду на возвращение утраченных при Василии III земель. Канцлер Великого княжества Ольбрахт Гаштольд писал 13 января 1534 г. князю Пруссии Альбрехту, что Василий «многие крепости господаря нашего захватил обманом», теперь же, после его смерти, эти «крепости и владения, им захваченные, с Божьей ласки, могут быть возвращены, к чему сейчас самое подходящее время»⁸⁸. Другой виленский корреспондент Альбрехта, Николай Нипшиц, сообщал ему в письме от 14 января, что в случае, если в Москве вспыхнет междоусобная война, литовцы попытаются вновь овладеть Смоленском⁸⁹.

Таким образом, под влиянием слухов о начавшихся в Москве междоусобицах литовские паны начали лелеять надежду на реванш. Но, как мы помним, еще недавно литовское правительство признавалось в своей неготовности к войне. Как объяснить подобную метаморфозу? По-видимому, виленские политики вовсе не собирались начинать войну немедленно: они и не смогли бы этого сделать тогда. Но происходившие в Москве события — смерть Василия III и начавшаяся при дворе борьба за власть — позволяли рассчитывать на миролюбие правительства Ивана IV, а тем временем Литва могла вести подготовку к войне. Как показало будущее, эта подготовка заняла у нее более полугода.

Еще в начале января 1534 г. виленский двор был настроен вполне миролюбиво по отношению к России: король даже отложил решение других внешнеполитических вопросов, как, например, пограничных споров с Ливонией, до прибытия московских гонцов с охранной грамотой на приезд литовского посольства⁹⁰. В наказе отправленному 8 января 1534 г. в Крым московскому послу Ивану Челищеву говорилось даже, что с литовским посланником отправлена опасная грамота «на послы, а король посылает к нему (Ивану IV. — М. К.) своих послов…»⁹¹. Однако в этом наказе русское правительство выдавало желаемое за действительное: литовское посольство так и не было отправлено в Москву. К тому времени, когда в Вильне получили еще недавно столь желанный охранный лист для послов, позиция литовской рады по отношению к России уже изменилась под влиянием все новых известий оттуда о распрях при московском дворе. Московские посланцы, прибывшие к середине января в Литву, были задержаны на границе; в Вильну их допустили только в самом конце этого месяца⁹². На 15 февраля король созвал в Вильне сейм, на котором было принято решение о войне с Москвой⁹³. Комментируя это решение, Н. Нипшиц писал в Кенигсберг князю Альбрехту 2 марта, что «к этому побудило литовцев ничто иное, как великие раздоры… в Москве между братьями прежнего (великого князя. — М. К.) и юным великим князем…»⁹⁴.