Он начал играть. Никогда еще ни одна музыкальная композиция не имела подобного вступления. Она начиналась с агрессивного нагромождения всевозможного ора, выражающего различные эмоции, в том числе злорадного хохота, торжествующих криков мучителей, в ней властвовали духи ада. Руки пианиста летали над клавиатурой, рождали свирепый, казалось, беспорядочный звуковой вихрь, который постепенно скрутился в смерч. Неуловимо, такт за тактом, вытягивалась из бешеной воронки чуть различимая мелодия, голоса еще сходились, отталкивались и вдруг звучали в унисон, слагались в терцет, квартет, и снова мешанина, неразбериха, чернь, пустота, но теперь уже нестойкие, все более кратковременные. Как тонкий лучик, проникший в подземелье, выделилась музыкальная тема, она крепла с каждой минутой, набирала силу и объем, обретала значимость, торжественную размеренность.
Вновь, как в роковую ночь в лесу, начала меняться обстановка вокруг Максима, мебель, стены, потолок, пол пропали, медленно растворились в серой дымке, остались пианино и исполнитель, как бы висящие в пространстве. Как и в прошлый раз стало трудно дышать, но Максима вело вдохновение, он был силен и устойчив, как никогда.
В тумане обозначилось темное пятно, оно приближалось, и Максим догадывался, кого призвала его музыка, но думал об этом словно издалека, он жил в своей музыке, а все остальное было несущественно.
Гармоничный, прекрасный хор голосов ширился, захватил открывшееся пространство и понесся дальше, ввысь, неудержимо и величественно, здесь было все — скорбь, боль, грусть и светлые воспоминания, робкая надежда и мольба о прощении, благородство и величавая простота.
— Прекрати, — сказал Себ.
Максим отвлеченно посмотрел в его беспросветные глаза и продолжал играть.
Себ стоял перед ним с мечом в руке, клинок отливал вороненой сталью.
— Прекрати, или я убью тебя. Ты слышишь меня, музыкант?
Нет, не слышал его Максим, не хотел слышать. Не для того он прошел через мучения, дышал воздухом преисподней, впитал в себя по капле чужие страдания, чтобы сейчас отказаться от своего детища, может быть, главного и лучшего в своей жизни.
Себ приставил острый конец клинка к горлу музыканта, холодная сталь рассекла кожу.
— Подохнешь вместе со своей музыкой! Ты долго испытывал мое терпение.
И это не сработало. Все, что происходило вокруг, Максим практически не воспринимал, даже укол в шею не почувствовал, он был в другом измерении.
Появление третьего лица зафиксировали лишь его глаза, но не разум.
На сей раз Регул спустился откуда-то сверху, что было для него немудрено. Еще бы! Плаща на нем сегодня не было, а вздымались за спиной белоснежные крылья, большие и сильные.
— Пришел-таки, я уж заждался. — Себ шагнул навстречу. Он сбросил с плеч мантию и остался примерно в таком же одеянии, что и Регул, только все на нем было черно-красное, как и мантия, даже темные доспехи имели червленый оттенок. У демона тоже оказались крылья — острые, кожистые, облезлые, хищных очертаний, кое-где островками еще топорщились редкие черные перья. — Ты должен оценить мое великодушие. Я мог бы убить парня до твоего прихода, но ты слишком привязался к пианисту, поэтому я дам тебе шанс его защитить. Он стал тебе дорог, как брат родной, и уже только по одной этой причине заслуживает смерти. Мудрые наставники задурили тебе голову — учат вас заботиться о людях, которые не стоят ворсинки с твоего пера.
Отдай мне музыканта, Регул, и мы расстанемся с миром, и, надеюсь, без обид. Я бы позвал тебя с собой, так ведь не пойдешь.
— Ты знаешь,
— А в чем ты хотел бы меня убедить? В ценности человеческого рода? Согласись, что доводов у тебя мало. И в этом ваша слабость. Твой музыкант гений, не спорю, он даже грешников в аду заставил петь мессу, сейчас они смирны и полны благочестия, но попробуй, выпусти их на волю — насильников, убийц, маньяков. Откажись от музыканта, Регул, его музыка — всего лишь мимолетная видимость счастья, она будит напрасные мечты.
— Ты хорошо обучился искусству обольщения, было у кого. Только со мной лукавое красноречие не пройдет. Все в твоей жизни обман, Себ, тебя поманили властью, но наградили бессилием: ты не смог дать истинного таланта Веренскому, не смог внушить истинной любви Лизе — довольствуешься ее болезненным наваждением. Ты потерял уважение и преданность истинных друзей. Ты утратил великую силу ангела. Спроси себя, ради чего ты упал так низко.
Музыканта не отдам, тебя же низвергну обратно в бездну и властью данной мне Архангелом перекрою тебе доступ в любой иной мир на десять веков. Тысячу лет ты не сможешь покинуть пределы ада, ты не увидишь солнце и звезды, пестуй свое зло, стенай о прошлом, и думай, думай без конца — раскаяться никогда не поздно.
Ироническая улыбка сползла с лица Себа. Тяжелый меч дрогнул в его руке.