Старое вино «Легенды Архары»

Прежде чем модель скрылась в высотной дымке над рекой, Нилов успел-таки обнаружить неисправность – соскочивший с клеммы аккумулятора проводок, и подсоединил его. Передатчик ожил, запищал, застрелял вдогонку самолёту всеми своими амперами и герцами, но импульс гасился помехами множества автомобильных генераторов, сотовых телефонов, радиои телеканалов.

Тёплый воздух с горячих асфальтовых противней подбивал под крылья модели. Казалось, город, как неразумный великан, забавлялся редкой игрушкой, перекидывал с одного восходящего потока на другой.

Над рекой самолётик попал в холодный нисходящий стрим и канул в холодные воды.

Шурыгин-младший долго бился в истерике на свежем газоне футбольного поля, корчился, как травмированный игрок, кричал Нилову: «Гад! Гад!» Страдал до невменяемости. Пришлось звать охранника, загружать в машину орущего Боба, втолковывать телохранителю о катастрофе, о своей невиновности, убеждать, что и он, Нилов, тоже расстроен, ему тоже очень жаль ускользнувшего летуна.

Оправдательная речь длилась до тех пор, пока из иномарки не донёсся голос Боба:

– Пошёл он!.. Мне папка новый купит.

После чего они уехали.

Нилов остался один, долго ещё сидел на трибуне пустующего стадиона, глядел на стрижей и думал, что некоторым мечтам человека лучше и не сбываться…

Маманя (Рассказ односельчанина)

…Полина пойло свинкам месила, когда сын её, Миша, с первой чеченской домой пришёл. Увидела его – и всем корытом с пойлом в парня шваркнула. Корыто в овраг укатилось, а Гриша укрылся за углом дома. И говорит оттуда:

– Что же ты, маманя, так неприветливо встречаешь? Что я такого сделал? Или не признала? Я сын твой, Михаил.

– Нет у меня никакого сына. Знать не знаю! Мой сын на войну ушёл и с победой должен вернуться. А тут кто такой нарисовался? Это беженец в военной форме.

– Генералы, мама, виноваты, – оправдывался Миша. – Они замиренье подписали. Будь моя воля, так я бы и до победного конца воевал. Дисциплина, мама. Сама меня учила отцов-командиров за родных почитать.

В ответ Полина в его сторону ещё одно корыто опружила. Собака подвернулась – она ей пинка дала. Схватила топор и стала дрова рубить, чтобы успокоиться.

Под горячую руку Миша к матери соваться опасался. Он – к свинкам. На колени упал посреди двора – и давай играть с ними, как с котятами. Боровы к нему ластятся, визжат, в лицо мордами тычутся, а солдат демобилизованный заливается детским смехом.

Десятка два голов лионской породы они с матерью держали. На племя и на мясо. Какое-то особое, нерусское, блюдо готовили для зарубежных приёмов у губернатора (деревня наша в черте города). И жили мать с сыном неплохо, тракторишко имели, легковушку, только уж больно колготно. Парня иной раз и пожалеешь. Как бы грызь не заработал. Жилы-то мужицкой ещё не нарастил. А Полину чего жалеть? Она век за двоих ворочала. Ей я давно не удивляюсь. Вся жизнь на моих глазах прошла. Соседствуем.

Кажинное утро зарядку делает. Бабы ещё потягиваются, пастух глаза продирает, а она уже по улице бежит – в штанах и в лифчике, зимой и летом одинаково. Полина пробежала – значит вставать пора.

Раньше её папаша бегал, на турнике у реки крутился. Тоже был физкультурник. А когда у него Полька родилась, он её сыном назначил. Ещё от груди была не оторвана, а уж подъём с переворотом выполняла. Колесом ходила по деревне. Глянешь в окно – только ноги взлягивают.

В юбке да с длинными волосами её не помнят. Всё в штанах да стрижена. За главного тренера с ребятами в футбол играла. По мячу-то как даст, так потом до вечера его в кустах ищут.

Когда в девушку развилась, стала палкой парней по горбу охаживать.

Парни в клуб на танцы идут – и она посередь них.

Окончила курсы трактористов. Много лет ездила на «Беларусе». Колесо тяговое в рост человека она сама поддомкратит, сама снимет, сама и разбортует.

И всё холостячила.

Однако лет в тридцать забрюхатела. Никто не знал, от кого, даже и не догадывались. Уж как бабы ни высчитывали, а ничего не сходилось. Ну, ихняя сестра ведь на это дело злая. Стали говорить, что Полька под трактором лежала, – так, значит, от трактора и понесла.

Родился Миша и тоже сразу в оборот попал. Она с ним еще маховитее, чем отец с ней, обращалась. Парнишке неделя исполнилась, с пупа короста не опала, а она уже его за руки держит, подъёму с переворотом учит. Опосля его тоже кликать стали: «Мишка Беларус».

Ходовой, ядрёный вырос парень.

Время в армию идти подвигалось. Полина в овраге выгородила стрельбище. Из дедовой «мелкашки» Миша с матерью не одну фанерку на щепу извели. Гильзами стреляными ручей запрудило.

Призыв подоспел – три дня наша Полина перед военкомом глотку драла, чтобы Мишу в Чечню направили, хотя его судьба выходила на комендантский взвод в большом городе. А Полина кричит: «Не для того сына растила, чтобы он мостовые подметал». Он, мол, девяносто девять из ста выбивает во всех трёх положениях.

И взяли Мишу в снайперы.

Когда новобранцев в армию повезли, так Полина баб стыдила, которые ревели. Переживала, конечно, и она за своего Мишу. Не каменная.