«Добрая жена и хорошая хозяйка». Муж Ленке тоже не мог сказать о ней иного, даже после развода; беда была не в ней — более образцовую жену и придумать было трудно: в доме у них всегда был порядок, она выполняла каждое желание Белы, а маленького Белу воспитывала столь же тщательно, сколь самоотверженно ухаживала за больным мужем. Выходя в общество, она умела покорить всех, не прибегая к кокетству, а ведь в те времена едва ли не модой было хотя бы чуть-чуть, не отходя от надежных берегов супружества, поплавать и на чужом челноке. То, что она ни словом не обмолвилась о ночах, пережитых ею за несколько лет замужней жизни, было, конечно, столь же красноречиво, как и все то, что она доверила мне; матушка и в этой сфере старалась выполнять свой долг — но эти ночи оставили у обоих лишь тягостные воспоминания. Днем она держалась безупречно, и гости, бывавшие у Майтени, восторженно говорили о том, как все-таки повезло молодому торговцу в семейной жизни. Матушка иногда заходила в магазин и просила братьев научить ее какому-нибудь полезному делу — она с радостью им поможет; братья же считали, ни к чему ей знать, какова у них реальная выручка и что они дают друзьям «так», бесплатно, что записывают в счета хорошим знакомым — счета, которые так и остаются неврученными, — что получают без денег бывшие однокашники и дальняя родня. «Не позорьте меня! — говорил Бела Майтени всякий раз, когда матушка заводила разговор о деле. — Я не хочу, чтобы вы занимались этим. Составьте лучше список, что мы возьмем с собой к морю, вы ведь так любите плавать, вот и поедем все вместе. Возьмем и Ольгу с мужем». Купецкая дочь, до которой через родственников доходили все новые и новые тревожные слухи о деле Майтени, и сама не раз предлагала свои услуги: опыта ей не занимать, в девичестве она немало поработала в отцовской лавке, пусть братья дадут ей книги: может быть, то, что говорят в городе, лишь пустые сплетни, но, если даже правда, надо ведь что-то предпринять. Белу Майтени всю жизнь оберегали от холодной воды, от кашля, от простуды, от танцев до утра, хватит с него опеки, он даже матери своей запретил приходить в контору, не только Марии Риккль и жене. Торговли он, честно говоря, терпеть не мог — но уж если пришлось в нее влезть, то он будет идти до конца, причем так, как сам понимает. О том, чтобы в собственном магазине заниматься копеечной выручкой за стиральное мыло, керосин и соль, как Ансельм, и речи быть не может, довольно, и так за него всю жизнь все решали, по сантиметру рассчитывали, куда и как ему ступить. В последние годы своей жизни, когда женой его была Мелинда, Бела Майтени всегда делал то, что хотел, — даже бегал, когда чувствовал себя лучше. Мелинда позволяла ему править экипажем, копать, собирать виноград, ездить верхом, во всем, даже в таких вещах, где она была более сведущей, спрашивала его совета, и Бела Майтени в последние несколько лет своей жизни был абсолютно, безоблачно счастлив — так счастлив, как немногие в этом мире.