Старомодная история

Из дочерей Эммы Гачари больше всего с матерью общалась Пирошка; Эмма Гачари однажды рассказала ей, как она познакомилась с ее будущим отцом. Муки приехал в Фюзешдярмат верхом, привязал коня к тополю перед домом № 520 на Большой улице и, будто так и надо, вошел в калитку, где и столкнулся лицом к лицу с Ракель Баняи. Он вежливо представился, сообщил ей, что работает землеустроителем, вместе с отцом принимает участие в осушительных работах в Шаррете, а сейчас осмелился побеспокоить почтенную госпожу по поводу «Хроники» высокочтимого господина Иштвана Гачари. Дело в том, что он давно уже пообещал «Дебреценским ведомостям» цикл статей о выдающихся людях Затисья, тысячу извинений за непрошеное вторжение, но такого рода начинание трудно представить без упоминания имени Гачари.

Ракель Баняи, которая знала наизусть чуть ли не половину Библии и была твердо убеждена, что тщеславие — огромный недостаток человеческой натуры, а потому даже молоденькой девушкой не очень-то смотрелась в зеркало и не интересовалась нарядами и прочими суетными вещами, и не подозревала, что сама не свободна от вышеозначенного недостатка. Дочь ее, Эмилия Широ, скучала со своим мужем, Кароем Гачари, который был на двадцать лет старше ее; если говорить честно, то от него ей нужно было лишь одно — как раз то, к чему этот не совсем сексуально полноценный мужчина редко испытывал склонность; свекра же своего, великого Гачари, который, кроме всего прочего, был ей крестным отцом, она просто-напросто боялась. Для Ракель Баняи же гениальный летописец-священник, прекрасно сложенный, эффектный, так выигрывающий рядом со щуплым Даниелем Широ, в юности был идеалом мужчины; удивительно ли, что она заявила Эмилии: коли ей выпала честь попасть в семью Гачари, то других желаний у нее в жизни и быть не должно. И разве может быть скучен Карой, если он тоже такой большой ученый? Двадцать лет разницы? Ну и что! Чем мужчина старше, тем мудрее. И вообще пусть думает о том, кто ее свекор, это куда важнее. Короче говоря, сухая, жилистая рука Ракель Баняи сама открыла Муки Дарваши дверь в дом. В гостиной они встретили Эмму, хотя ей там совершенно нечего было делать, никто ее туда не звал; она стояла перед большим портретом деда. «Я слышала разговор из комнаты, — рассказывала Эмма Гачари дочери своей, Пирошке. — Я знала, что ни меня, ни Эржебет все равно не позовут, вот и вышла сама и встала под портретом; портрет показывали каждому гостю, если он интересовался дедушкой Гачари. Ты бы тоже вышла, он был такой красивый, такой светский, необычный, прямо как в романе. Одного я только не понимала: чем мог заинтересовать такого человека какой-то проповедник, давным-давно умерший. Но когда я вошла туда и он взглянул на меня, я сразу догадалась: не «Хроника» его сюда привела. Стояла я под портретом, красная до ушей, и шевельнуться не смела от смущения и от счастья. Бабушка представила его, я поклонилась, он поклонился…»