Старомодная история

После этой встречи не имело смысла утаивать действительное положение вещей от Ленке, в памяти которой по-появление отца осталось как некое призрачное видение. С собой он ее не взял и сам с ней не остался, на похоронах лишь появился, чтобы потом снова исчезнуть, — где же он тогда, если его вроде бы и нет? «Он в поместье, в Паллаге, — сообщила Мелинда, — но не может же одинокий мужчина воспитывать девочку, вот мы и воспитываем тебя вместо него. Он ничего в этом не понимает, да и нельзя ему мешать работать». — «Работать… — хихикали в кухне. — Хороша работа — опрокидывать Эмму на мягкую постель да девок под кусты. Или смотреть, как жена павлинов кормит; они там больше о павлинах заботятся, чем о скотине да о посевах. И как только его имя-то вписали в траурное извещение?» Увидев матушку, стоящую на нижних ступеньках в своих бесшумных тряпичных туфлях, тетя Клари тут же сменила тему и стала рассказывать про какого-то старого столяра по имени Ласло, который покончил с собой, бросившись в колодец на улице Сечени, потому что у него не было работы и ему нечего было есть. Мгновение, когда тряпичные туфли Ленке замерли на нижней ступеньке ведущей в кухню лестницы и чуткий слух ее уловил смех прислуги, опять-таки словно приостановилось. Матушке было уже за восемьдесят, когда она рассказала мне про тот день, — день, когда она должна была бы почувствовать, что все проблемы ее решены, несчастная судьба ее не так страшна, она должна быть счастливой, ведь и отец ее оказался совсем не в какой-то недостижимой дали, и мать вовсе не умерла, оба живы и находятся совсем близко. Но матушка думала: «Не умерла? Какой ужас». Лишь смерть могла бы оправдать Эмму Гачари с ее павлинами в глазах Ленке, которой в этот тяжкий момент мать казалась каким-то бессердечным палачом, лично ответственным за все, что случилось с маленькой Ленке, за Хромого, за побои, за подвязанный шнур звонка. Если она кормит павлинов да валяется в постели, то понятно, почему ни у нее, ни у Кальмана Яблонцаи нет ни времени, ни необходимости думать о детях.

Первый выход Ленке Яблонцаи в дебреценское общество произошел в день похорон Сениора, смерть которого была хотя и не неожиданным, но столь сильным ударом, что дом на улице Кишмештер зашатался. Имре весь день напролет сыпал проклятьями и рыдал в своей комнате, крыл почем зря этого негодяя, господа, столь подлого, что он сына забрал раньше, чем отца, и он, несчастный, парализованный старик, в свои девяносто лет все еще должен жить нахлебником у купецкой дочери, которая, наверное, даже на могилу да на крест для них двоих пожалеет денег. Мария Риккль сразу после кончины мужа закрылась в своей комнате; Мелинда, когда спустя много лет мы подолгу беседовали с ней в домике на горе долгими страшными ночами, наполненными гулом самолетов и взрывами бомб, рассказывала, что мать выходила из комнаты, лишь когда объявляли посетителя, покрасневшие, но сухие глаза ее холодно смотрели на гостя, бормочущего прочувствованные слова соболезнования. На похоронах лицо ее было скрыто трехслойной вуалью; если она и плакала, то никто этого не видел. Матушку вела в процессии тетя Клари: Мелинда была в таком состоянии, что едва ли могла думать о ком-нибудь, кроме самой себя. Могилы представителей рода Яблонцаи встречались и в Араде и в Мезёберени; были они и в Дебрецене: здесь покоились племянники Сениора, дети бежавшего в Эрдей, бесследно сгинувшего там Белы и его жены, скончавшейся от чахотки баронессы Балужански: сын Ласло и две дочери-монахини; здесь лежали в земле Эрнёке и Эммушка вместе с младенцем Йожефом, о рождении которого Ленке даже и не знала. Однако настоящее, большое место упокоения для членов семьи готовилось лишь сейчас; Сениор был первым жильцом огромного, окаймленного гранитом, увитого плющом семейного склепа, на мраморном обелиске которого в моем детстве уже блестел позолотой целый список имен. Хоронили Сениора торжественно, с пышным обрядом. Лица Марии Риккль никто не видел, рука ее в черной перчатке ни разу не подняла к глазам платок; Мелинда лишь дома, снимая с матери шляпу, ужаснулась, увидев ее размокшее, изъеденное слезами, несчастное лицо. Кальман Яблонцаи после похорон проводил семью до ворот, потом ускакал в Паллаг. Эммы Гачари не было на похоронах.