Старомодная комедия

Она (взволнованно). В таком случае Вас, вероятно, не затруднит съесть и эти три котлетки, которые я тоже взяла и зачем-то поджарила.

Он. Съем затем и котлетки. В конце концов, чего только не съест мужчина, чувствующий себя совершенно здоровым.

Она. Пока Вы кушаете бульон, я хотела бы Вас обрадовать еще и тем, что у меня за последние дни очень наладились отношения с моими соседками по этажу. Дело даже дошло до того, что некоторые из них, воспользовавшись моим примером, прогуливаются теперь по ночному саду, а наиболее активные доходят до того, что любуются иногда восходом солнца. При этом нарушения тишины сведены практически на нет – мы не лазаем больше в окно, так как симпатизирующая мне медсестра Велта Ваздика выделила нам запасной ключ от входной двери.

Он (тревожно). Но не кажется ли Вам, что вследствие всех этих, кхм… перемен отдельные нарушения распорядка приняли несколько массовый характер?

Она. Но так ли это существенно? Важно, что мы сплотились в единый коллектив. По утрам, например, меня просто умоляют спеть что-нибудь. Мало того, некоторые даже присоединяются к моему пению.

Он. Надеюсь, что весь остальной этаж находится все же в относительном покое?

Она. Не совсем в этом уверена. Но зато все меньшее число лиц опаздывает к утреннему завтраку. (С интересом.) Однако что Вы скажете про эти котлетки, из которых Вы едите уже вторую?

Он. Количество чеснока, в них положенного, указывает, что тот, кто их готовил, знает толк в кулинарии.

Она. Это ужасно приятно слышать. Дело в том, что мой муж тоже хвалит мою готовку. (Помолчав.) Но скажите лучше, где находится Ваш любимый зонт? Представьте, мне даже казалось, что Ваше недомогание было вызвано страхом навсегда его потерять.

Он (неожиданно мягко). У нас довольно дождливый климат, и этот зонт действительно нередко меня выручал… Но все же дело не в нем… Сказать правду, сердце у меня пошаливает частенько. Как-никак две войны, и притом весьма причудливые.

Она. Неужели и в гражданскую успели?

Он. Будучи мальчишкой, отражал войска Юденича на подступах к Петрограду. (Задумался.) Голод, разруха, блокада… сколько бедствий! Оттого, вероятно, и отправился на лекаря учиться. А затем – вузовские времена… Образовывались, голодали, веселились. Маяковского читали, на диспуты о Мейерхольде ходили, с есенинщиной боролись, НЭП отвергали… Разнообразно – не правда ли? Помню, долго копил деньги на брюки. Недоедал – и купил наконец. И в первый же день прожег их папиросой. Представляете – огромная дыра на коленке. Мы так хохотали тогда.

Она. Им теперь этого не понять.

Он. Им многого не понять. Иногда мне кажется, что я мамонт. Иду по улице, оглядываюсь и понимаю. Мамонт. Динозавр.

Она. Нет, счастливые времена… Я училась театру. Я ведь до того, как кассиршей стать, была драматической актрисой. Не верите? Мы всем курсом на Магнитку ездили, на Днепрогэс – с выступлениями. Боже мой, сколько надежд!

Он. Я в первую пятилетку тоже по всей России колесил… Где что начиналось, туда и торопился – то в экспедицию, то в командировку. Теперь уж и вообразить себе не могу, каким был в те годы.

Она. А я вот весьма живо Аас представляю на каком-нибудь диспуте-«Может ли комсомолец носить галстук?».

Он. Вы небось в те времена тоже шустренькой были?

Она. А Аы думаете! Мне даже иногда самой себя страшно становилось!… В Мамонтовке на даче рядом с нами НЭПманы жили – и я каждую ночь у них в саду появлялась… в белом покрывале. Привидение изображала. Они с дачи в середине июля съехали. Со страха.

Он. И сколько же Аам было в ту славную пору?

Она. Пятнадцатый шел, Родион Николаевич. Через три года я уж замуж вышла… А затем через годик у меня и сын родился.

Он. Такую рань? Будет Вам.

Она. Нет, правда… (Улыбнулась.) Петей назвали.

Он. А Ваш муж… он и тогда артистом был?

Она. Что Вы! Тогда у меня был совершенно другой муж… Ничего общего! Дело в том, что замужем мне пришлось быть неоднократно. Впрочем, все это дела довоенные. В дальнейшем я как-то урезонилась. Взяла себя в руки. И после войны всего лишь однажды замуж вышла.

Он. Ну, знаете… с Вами просто опасно иметь дело.

Она. Теперь-то? Эх, Родион Николаевич… Эх!

Он. А кто он был… Ваш первый супруг?

Она. Снежинский? Ни то ни се. Проба пера. Как только родился Петя, я мгновенно поняла, что муж мне больше совершенно не нужен.

Он. Однако Вам не кажется, что он мог быть полезен мальчику?

Она. Снежинский? Но он же был прирожденный дурак. Петя догадался бы об этом еще в колыбели. И это необычайно травмировало бы его. В дальнейшем он, несомненно, возненавидел бы меня за то, что я вместо отца подсунула ему этого типа.

Он. Но зачем же Вы вышли за него замуж?

Она. Как зачем? Я его безумно полюбила.

Он (сердится все больше). За что?