Старослободские повести

Рядом с опушкой, где стояла она, проходила Старая дорога, а за нею над мелким диким вишняком поднимался могучий Старый дуб, где когда-то сидела она, Варька-Варюха, с отцом. И ясно-ясно вспомнилось ей, как провожала ее тогда мать и стояла потом у огородной калитки и со светлой улыбкой смотрела на дочь; как сама она, в новом синем платье, в новых ходоках с карпетками, с белым узелком в руке — шла сначала своим огородом, потом засеками, потом полем... как стояла во ржи и гладила себя по щеке мягким малиновым цветком колюки... как потом увидела она с того места широкий простор, окрестные деревни и хутора — и что-то тревожное тогда встрепенулось в ней... как потом шла сюда по широкой и пустынной этой вот Старой дороге, а перед нею перелетали с куста на куст и трещали сороки — и она отчего-то боялась этой их трескотни... как встретил ее отец и ей опять стало хорошо... как потом спустилась она вот туда на луг к речке и сидела и смотрела, как течет и течет вода...

 

Она перешла дорогу и села отдохнуть на чистом травянистом бугорке чуть в сторонке от Старого дуба.

Тут ей было хорошо. Дуб стоял на высоком месте на чистогане между Святым лесом и Кленовой рощей, а внизу на многие версты лежала залитая солнцем низина. Там, внизу, по-осеннему холодно блестела извилистая узкая Рать, темнело ольховое болото, светлели желто-зеленые луга, а за болотом и лугами далеко просматривались бело-черные поля, стояли разбросанные тут и там деревни и хутора. Было тихо, вверху едва слышно шелестела листвой крона дуба, где-то там в ветвях порхали и попискивали птицы, и эта тишина и покой были как отзвук чего-то давнишнего, светлого...

Опять вспомнилось, как приходила она сюда к отцу, приносила ему обед. Как сидела вот на этом месте, обхватив колени, и смотрела на этот простор внизу, а потом спустилась к речке и там долго смотрела, как течет река. И захотелось невозможного: чтоб обернулось время, чтоб стала она опять той девчонкой, чтоб были живы отец и мать, чтоб жила она, не зная ни горя, ни страха...

Что-то повернулось в ее душе, и Варвара, в первый раз с начала войны, тихо запела свою любимую песню об одинокой чайке, которую подстрелил охотник. Она и сама не заметила, как это вышло; знала, что, увидь ее кто сейчас, — примет за какую-то полоумную и, чего доброго, испугается... и все равно продолжала свою песню. Голос ее постепенно набирал силу — и тогда она взяла высоко и, не боясь быть услышанной, во весь голос довела песню до конца.

...Слезы текли по щекам, но она не смахивала их. Ей жалко было нарушать неподвижность одиночества, жалко было пропетой песни. И жалко было себя — той почти детской жалостью, когда хочется, чтоб легли на твою голову ласковые материнские руки, погладили и успокоили. Будь сейчас жива мать Прасковья — было б кому пожалеть и ее, Варвару, было б с кем вместе поплакать от горя и обиды своей.

Она встала, вытерла слезы и быстро пошла в сторону деревни. Не низом по-над речкой, как хотела раньше, а вверх по той дороге, по какой когда-то шла она сюда к отцу. Дорога эта шла мимо погоста, и Варвару потянуло зайти поголосить на могиле матери...

VI

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

VII

Закончилась война. Мужики, кто остался жив, один за другим возвращались домой. А она, Варвара, так ничего больше и не знала о судьбе мужа. Где он, ее Мишка? Жив ли? Вернется ли?.. Война кончилась, мы победили — должны же прийти домой те пленные, кого не успели погубить немцы. И кто знает: может, и жив ее муж, может, и он вернется когда-нибудь домой!..

Сколько раз представляла она, как приходит он домой, как плачут они все слезами радости. Мишка, конечно, опять пойдет работать в кузницу, а она попросится в доярки — чтоб тоже весь день быть рядом с ним на базе, чтоб в любой час можно было зайти к нему. А как рад будет Мишка, думала она, когда увидит Колюшку. Два месяца ему было, когда провожали отца, а теперь пятый год малому пошел.

Чем ни больше возвращалось домой с войны мужиков, а потом и ребят помоложе, тем уверенней говорило Варваре сердце, что жив ее муж, — а раз жив, то, может, и вернется. Говорили люди, что наши пленные как-то там попадали уже после Победы и в Америку, и в другие страны. Да пусть хоть на краю земли будет ее Мишка — он все равно сумеет вернуться домой, думала она.