Старосольская повесть. История унтера Иванова. Судьба дворцового гренадера

«Его сиятельству министру Императорского двора генерал-адъютанту генералу от инфантерии князю Волконскому.

Ваше сиятельство, милостивый начальник!

Покойный муж мой, служивший в роте дворцовых гренадер унтер-офицером в чине армии прапорщика Александр Иванов во время бывшего 17 декабря протекшего года в Зимнем дворце пожара погиб, оставя при мне дочь Марию от роду 6 лет.

Имея в помещичьем владении родного отца своего с матерью, двух братьев с их женами и детьми сих последних, а также сестру, всего же 12 душ мужеска и женска пола, и желая облегчить участь означенных родных своих, муж мой многие годы в свободное от службы время занимался различными ремеслами и не дозволял себе и мне с дочерью нашей малейших излишних расходов, вследствие чего смог приобресть всех вышеперечтенных родственников покупкою с принадлежащими им одиннадцатью десятинами земли и постройками у помещика Вахрушова за четыре тысячи рублей государственными ассигнациями, на что и совершена была 28 октября 1836 года купчая крепость в Тульской палате Гражданского суда с тем, чтобы впоследствии отпустить всех их на волю, но неожиданная смерть воспрепятствовала сие довершить. Намереваясь исполнить таковое его и вместе собственное свое желание, я в теперешнем состоянии не имею к тому никаких денежных средств, ибо муж мой на означенную покупку издержал все наши сбережения…»

Далее в обычной для тогдашних канцеляристов столь же длинной фразе излагалась просьба «повергнуть к высочайшим стопам» просьбу вдовы «даровать поименованным выше крепостным людям свободу без оплаты сего акта гербовым сбором, а также иными видами казенного обложения и предоставить им право избрать род жизни, каковой пожелает, или перечислить в ведомство казенных крестьян».

Под последней строкой выведено, как и все прошение, удивительно четким и красивым почерком:

«Вдова унтер-офицера роты дворцовых гренадер Иванова, Анна Яковлевна дочь, а за малой ее грамотностью прошение писал и по просьбе ее расписался оной роты писарь Федот Тёмкин».

А на первой странице, наверху, мелкими старомодными литерами:

«Государь император соизволил приказать означенных 12 душ беспошлинно переписать в сословие свободных хлебопашцев, а вдове прапорщика Иванова с дочерью назначить пенсию. Министр двора генерал-адъютант князь Волконский. 10 февраля 1838 года».

Ранее этого документа к делу подшита копия упомянутой в нем купчей крепости, а также краткая справка о службе Александра Иванова, из которой явствует его возраст, боевые награды, служба до дворцовой роты в Конной гвардии, рост — 2 аршина 9⁵/₈[82] вершка оклад жалованья, который получал, и что дочери его Марии было в декабре 1837 года 5 лет 11 месяцев.

За справкой о службе Иванова подшита подобная же на гренадера 2-й статьи Савелия Павлухина, также сгоревшего 17 декабря, холостого, 46 лет от роду. Обе справки подписаны полковником Качмаревым.

Читая эти документы, я знал, что, по житейским нормам времени унтера Иванова, солдат, уходивший из крепостной деревни, справедливо считал себя «отрезанным ломтем», навсегда становился «казенным человеком». Ведь разом изменялся весь строй его жизни, начиная с бритья бороды и первого часа жестокой муштры рекрута, отчего для сохранения душевного равновесия большинство солдат старалось как можно скорей забыть свою семью. Если в той крестьянской жизни было много горя, то солдату и своего нового вполне хватало. А если там было хоть малость посветлей, то зачем о том вспоминать, если все равно назад никогда не будет дороги и еще тяжелей покажется солдатчина?