Никодим больно ударил его еще раз:
— Про новую говори, жену Василия Васильевича!
— Василия Васильевича? — переспросил Савелий, посмотрел на тело князя и снова начал креститься.
— Любезный, ты дурака-то не валяй! — разозлился Терлецкий.
— Он не валяет. Всегда такой, — пояснил Никодим. — Работник исправный, а говорит коряво. Савелий, помнишь, ты говорил, что спозаранку новой барыне лошадь седлал?
Конюх посмотрел на Никодима.
— Помнишь?
— Помню, — согласился Савелий.
— А когда это было, любезный? — для упрощения допроса Терлецкий схватил Савелия за грудки и приподнял над полом.
— Утром, — сдавленно произнес тот.
— А поточнее? Часов сколько было?
— А часов у меня нету, — в приподнятом положении Савелий соображал быстрее.
— Солнце взошло? — уточнил Федор Максимович.
— Кажись, да. Только что!
— А куда княгиня поехала?
— Туда, — Савелий попытался махнуть рукой.
— Куда, мать твою, туда?
— К себе в имение.
Терлецкий отпустил Савелия.
— Не густо узнали, — покачал головой генерал.
— А какую лошадь вы для нее оседлали? — задал вопрос Тоннер.
Савелий изумленно уставился на доктора.
— Илья Андреевич, зря вы ему выкаете, — снова встрял Угаров. — С подлым народом только на ты. Иначе уважать не будут. Или за дурака сочтут!
— Юноша! Вам, кажется, осмотр поручили, а вы вновь в разговоры встреваете. Доложите лучше, что обнаружили. — Инициатива все время уплывала у Киросирова из рук.
— Да ничего. Мышка там под кроватью. Прогрызла дырку из гардеробной и бегает туда-сюда.
— Какую запряг лошадь? — «перевел» Савелию вопрос доктора Никодим.
— Чагравого мерина, какую еще? Самая лошадь спокойная. Султаном кличут.
— Чагравый — это каштановый? — уточнил у генерала-кавалериста Тоннер.
— Что вы? — удивился Веригин. — Каштановый — это каурый, а чагравый — он пепельного оттенка.
— Кроме вас, то есть тебя, княгиню сегодня кто-нибудь видел? — задал новый вопрос Тоннер.
— Вряд ли! Спали все после вчерашнего, — сказал Савелий.
— Понятно! О чем ты с ней разговаривал?
— Ни о чем, — ответил Савелий и удивленно переспросил: — А о чем ей со мной разговаривать?
— Она же должна была приказать тебе лошадь оседлать, — не унимался Тоннер.
— Да, — с готовностью согласился конюх. — Она так и сказала, седлай, мол, Савелий, лошадь.
— Знала, как звать тебя? — уточнил Терлецкий. Все-таки Елизавета Берг Северской стала только вчера, дворню могла по именам и не знать.
— Меня тут все знают, — гордо ответил Савелий. — Пятнадцать лет при конюшне.
Все молчали. Допрос конюха ничего не прояснил.
— Что ж, ступай на свою конюшню, — поспешил распорядиться Киросиров. Савелий начал было кланяться и креститься, но адъютант вытолкнул его и Никодима взашей.
— Николай! — окликнул Тоннер. — Опросите-ка слуг, может, кто еще утром видел княгиню?
— Слушаюсь, вашебродие.
— Дело ясное, — решил подытожить Киросиров. — Утром княгиня собралась к себе в имение. Князь ехать вместе с ней не захотел. В спальне было прохладно, он подкинул в печку дров, задвинул ненадолго вьюшку, но тут вдруг пришла его полюбовница. То да се, про задвижку забыли и угорели. — И, бросив взгляд на голого князя и полуодетую Настю, добавил: — Можно сказать, от любви.
— А ваше мнение, Илья Андреевич? — Терлецкому хотелось выслушать Тоннера. В незаурядных умственных способностях доктора он уже не сомневался.
— Никаких внешних признаков насилия я не наблюдаю. Угар или нет, скажу после вскрытия.
— После чего, простите? — Киросиров решил, что ослышался.
— После вскрытия. — Тоннер изобразил рукой движение скальпеля.
— Человека, словно, курицу потрошить?
— Примерно так. Инструментарий и реактивы у меня с собой.
Киросиров с надеждой взглянул на Терлецкого. Доктор — явный басурманин. Фамилия одна чего стоит. Но этот, из Третьего, вроде наш! Не допустит надругательства над православными!
— Вы настаиваете? — спросил у Тоннера Терлецкий.
— Да, — ответил Илья Андреевич.
— Да на каком основании? — Голос урядника вновь стал из громкого очень громким.
— А на таком! — спокойно ответил ему Тоннер. — Вы давеча угоревшую козу вспоминали, так?
— Да, — удивился Киросиров. — Она-то тут при чем?
— При том, друг мой, при том. Животные, как и люди, погибают от воздействия угарного газа. Правда, безо всякого волшебства. И трупы остаются. А вот Денис Кондратович только что видел вполне живую мышь.
— Что вы хотите этим сказать? — Киросиров никак не мог понять, куда клонит эскулап. Но чувствовал, что к вскрытию!
— Хочу сказать, что князь и Настя могли быть отравлены или…
— Отравлены? Кем? Княгиней? Это невозможно! — возмутился генерал.
— Я никого пока не подозреваю. Отравить себя, а заодно князя могла и Настя. Сейчас важно установить сам факт. Угорели или отравлены? Необходимо вскрытие. А выводы сделаем позднее. — Немного помолчав, Тоннер добавил: — После разговора с княгиней. Ее надо срочно допросить.
— Да! Давайте найдем ее сиятельство, переговорим, а потом решим, вскрывать или нет, — предложил Киросиров. — Я лично уверен, что это угар! А мышь могла откуда угодно прибежать.