Старшая правнучка

У Зени будучи, поинтересовалась я паном Базилием. Через купцов-евреев вести доходят, отвечала Зеня, будто под Радомом отыскал пан Базилий невесту не бог весть какой наружности, зато столь деньгами набитую – слов недостает, те купцы только причмокивают в восхищении. Все к тому идет, что выйдет она за него, и наконец проходимец на деньгах женится. А для Зени он теперь не опасный, как-никак муж законный есть и наследник появился.

Дочитав до этого места, Юстина сама себе кивнула. Так и есть, женился пан Пукельник на богатой, вот откуда деньги на закупку лошадей. Только почему он именно прадедовых лошадок торговал? Многие помещики в те времена конюшни держали. Да еще и упоминание о том, что дотошно объезжал все имения предков якобы в поисках чего получше.

С сочувствием и пониманием читала Юстина строки посвященные горестным событиям в жизни прабабки. Скончался ее отец, мать совсем одна осталась, старая и немощная, того и гляди тоже скоро умрет. На похоронах отца, пришедшихся на прекрасный весенний день, Матильду шокировало появление скупой жены брата в таком платье, "что аж смотреть стыдно, и по швам видно – сто раз перешивалось". Юстина взяла на заметку упоминание скупой невестки, что-то часто стала она мелькать в дневнике Матильды.

Далее опять следовали описания будничной жизни соседей-помещиков, перемежающейся чрезвычайными происшествиями, чрезвычайными в уездном масштабе. Из дома старого Шелиги сбежала вторая дочь, Людвика, наверняка подействовал дурной пример Веси. Сбежала она к жениху, банковскому служащему, и, поскольку была девицей вполне совершеннолетней, намеревалась обвенчаться с возлюбленным в одном из варшавских костелов без благословения отца, не очень переживая по этому поводу. Как-то на этот раз все было намного проще, чем в случае с Весей, и обошлось без особых эмоций. Правда, зять старого Шелиги, граф Струминский, за которого Шелига в свое время выдал старшую, по этому поводу приезжал к тестю с упреками, "дескать, не того ради он его дочь в жены брал, чтобы теперь с плебсом породниться". Бедный старик на всякий случай еще оставшуюся в доме младшую дочь Эвелину в чулан запер, но та, "нимало не убоявшись сурового батюшки, из чулана зазорные слова выкрикивает, за сапожника выйти грозясь". Матильда, донельзя удивленная пристрастиями благородной девицы, не без юмора заметила: "На месте Эвелины я уж лучше бы хорошего портного приискала, ну да о вкусах не спорят".

Описания таких вот происшествий, бесконечная череда ближних и дальних родственников, множество знакомых с их проблемами и просто мелочами быта доносили до правнучки аромат эпохи, дуновение мира, окружающего людей того забытого уже времени. А сколько словечек, ушедших из жизни вместе с обозначаемыми ими понятиями! Некоторые оказались неизвестны Юстине, хоть и была она любительницей старины и весьма эрудированной особой, а вот поди ж ты, расшифровав иногда какое-нибудь сложное слово, приходилось лезть в словарь. Да, такой труд на любителя…

А неспешная жизнь шла своим чередом и преподносила сюрпризы. Выяснилось, что сбежавшую Людвику ожидали неприятности. Ее избранник оказался не простым банковским служащим, а племянником директора банка, хоть и не благородного происхождения. И родные не разрешили ему взять в жены бесприданницу, пусть и шляхтенку! Вот так выпендривалось простонародье, совсем не ценя чести, ему оказанной. Как пережил это старый Шелига – мемуаристика не сообщает, тем более что граф Струминский, "проведав об огромных богатствах будущей родни, перекинулся на ее сторону и уже не прочь с банком породниться". Пришлось бедному Шелиге продать оставшиеся леса, лишь после этого распоясавшиеся городские нувориши соизволили принять в семью его дочь. Выпустив из чулана Эвелину, старик поехал в Варшаву на свадьбу дочери и задал там пир на весь мир, еще раз посрамив простонародье, пусть знают шляхетский гонор!