Толпа пришла в движение. Вперед вышел десяток йокаек, смахивающих на драных кошек. Каждая била из стороны в сторону двумя тощими хвостами. На кончике каждого хвоста наливалась искорка.
«А я тебе говорил, будут сюрпризы».
Знаю.
Я вытянул руку, концентрируя энергию на кончиках пальцев, собрал маску и надел ее. Ощущения восхитительные, как будто меня недавно родили. Мир был свежим и ярким, хотя я и стоял посреди ломаной бетонной плиты, по которой меня совсем недавно размазало гравитацией.
Мне открыли Источник, признав меня как чародея и подтвердив, что мой конструкт достаточно укреплен и отныне мог выдержать любую хтонь, в которую я захотел бы влезть. Семейное благословение, для получения которого нужно было умереть. Вот с этого момента я официально и уверенно стал с заглавной буквы Кощеем, который был волен распоряжаться жизнью и смертью. Своей ли, чужой ли — не имело значения. Теперь я был по-настоящему бессмертен, а не как раньше, просто находился в бронированном конструкте псевдочеловеческого тела.
— Жнец, — проскрежетал мой и одновременно чуждый голос.
И меня окутало Навью. Она согревала и холодила, пьянила и оставляла голову совершенно чистой. Родная стихия…
Кошки продолжали копить огоньки на хвостах. Я знал, что бакэнэко атакуют огнем. Они не знали, что меня это больше не впечатлит. Я был совершеннее, правильнее, сильнее. Маги, волшебники, колдуны, чернокнижники, волхвы… Перед лицом меня как новорожденного Кощея эти слова бледнели. Я находился в звании русского Чародея.
Ранг уточнять, правда, не требовалось. «Подмастерье». Но здесь это вроде никому не интересно.
Я вытянул руку, и в ладонь легла коса.
Потому что времена подросткового нонконформизма прошли, и традиции надо чтить.
— Карачун, а покажись.
«Похвастаться захотел?»
— Нет, припугнуть надо кое-кого.
Над косой появилось бледное свечение. Контуры человеческого черепа с горящим внутри смертным пламенем. Я мог поклясться, что у него есть свое выражение лица.
— А ты пижон.
— Ты тоже, — Карачун осклабился. — Я пока тут полетаю.
— Подожди, — я остановил его. — Я в жизни не поверю, что ты такой один.
Череп мигнул, как будто его включили и выключили.
И раскопировался на еще пятьдесят штук.
Нервы бакэнэко не выдержали такого издевательства, и первая пятерка, бросив в меня округлые желтые огоньки, кинулась на меня с когтями наперевес. Я скучающе отмахнулся от них обушком косы. Серые тушки отлетели и послушно остались лежать.
— Следующие, — подытожил я, проводив их взглядом.
Я мельком подумал, что баланс у моего нового оружия несколько… неудобен? Скоре непривычен. Надо будет попросить у деда пару уроков.
«Ага, он тебя пошлет косить. После двадцати гектар живо научишься».
Вторую партию желающих укусить меня за Навь я отправил в другую сторону волной кимэ. Одного движения руки хватило, чтобы создать серповидной формы колебание энергии, и еще одного — чтобы послать его в нужную сторону.
А быть Кощеем мне нравилось, надо сказать.
Направив ки в нервную систему, в следующие два движения я проредил толпу, даже не взмахивая косой.
«Эй, мне оставь, я вообще первый раз вылез», — Карачун всё это время ревниво смотрел на мои перемещения.
— Да пожалуйста. Только вот сначала ты меня научишь распространять страх смерти.
— Легко. Возьми мертвой воды. Преврати в мелкодисперсный спрей. Дохни разок.
Я сделал.
— Так?
Дрожь, распространившуюся по толпе оставшихся комбатантов, я слышал едва ли не физически. Их клыки неудобно клацали. Некоторые поджали хвост.
— Так. А теперь-то можно?
— Да пожалуйста, — новый я был потрясающе великодушен. Распространять угрозу одним своим внешним видом — бесценно.
— МВА-ХА-ХА-ХА!!! Я СОЖРУ ВАШИ ДУШИ!!!
И хвосты тоже пообгладываю с удовольствием.
Творилось полное сумасшествие. Повсюду летали черепа. Они адски хохотали. Кусали обезумевших, метавшихся туда-сюда йокаев. Те, кто получил косой еще в самом начале, уже пришли в себя и сливались со стенами. А посреди всего этого невозмутимо стояла моя высокая фигура в черном, поигрывая зловещего вида косой.
Это не было битвой. И даже сражением. Это была месть, избиение слабых сильным.
Ведь они все-таки угробили меня насмерть. Такое с рук я спустить им не мог.
— Время пожинать плоды.
Я смешал в себе две энергии — и ничего не почувствовал. Будто всю жизнь этим занимался.
И взлетел — привычно, без резких движений, интуитивно.
Следующим по плану было тотальное уничтожение. И я направлялся на последний этаж, где в оконном проеме среди брошенных бетонных блоков стояла заварившая всю эту кашу. Ее четыре хвоста бились, поднимая облачка пыли.
Когда я вернулся в комнате тем же путем, которым оттуда вышел, она не нашла ничего умнее:
— С-сдаю…
Кицунэ Айсонаку Уэно умерла, когда взмах косы отделил ее голову от тела. А в следующий момент она вновь оказалась жива. В вертикальных зрачках плескалась паника. Длинными дрожащими пальцами она ощупывала невредимую шею.
— Мне, верно, показалось? Или ты что-то сказала о сдаче? — скучающим тоном осведомился я.
— Этого не было? — она кое-как выдавила из себя вопрос.
— Кто знает…