Старше

Я мягко улыбнулась, тронутая ее заботой. Моя собственная мать никогда не беспокоилась о моей безопасности, никогда не интересовалась моим местонахождением. Никогда не проведывала меня по ночам. Я смирилась с этим. Некоторые матери не были способны заботиться или оберегать ребенка, или делать что-то, выходящее за рамки их собственного самосохранения. Кому-то любовь давалась легко, а для кого-то она была далекой иллюзией, совершенно недосягаемой. Но, стоя здесь, я почувствовала проблеск того, что долгое время считала недостижимым — материнской любви. Это было яркое напоминание о разительном контрасте между любовью, которой я так жаждала, и реальностью моего собственного взросления. Я увидела образ матери, о которой всегда мечтала, — той, что прижмет меня к себе, успокоит мои страхи и яростно защитит от бед.

— Спасибо. — Мои глаза подернулись пеленой слез. — За все.

Она улыбнулась.

— Всегда.

— Я скоро вернусь.

С бьющимся в горле сердцем и пульсом, барабанящим в ушах, я спустилась с террасы, молясь, чтобы у меня хватило сил защитить их от беды.

Одной любви не всегда достаточно, чтобы уберечь нас.

Иногда она становится нашей погибелью.

Было почти одиннадцать вечера, когда я обнаружила, что стою перед дверью квартиры Рида. Дождавшись, пока кто-то выйдет из главного входа, с благодарной улыбкой я проскользнула внутрь и направилась к квартире номер семнадцать. Я уже была здесь однажды с Тарой, вечером в середине июня. Я ждала в дверях, а Тара забежала внутрь, чтобы забрать забытую сумочку после выходных, проведенных с ним, пока Уитни была за городом по работе.

Теперь я смотрела на деревянное полотно двери и табличку с номером, а внутри у меня все сжималось.

Я постучала три раза.

И стала ждать.

С той стороны двери послышались тяжелые шаги, и я вздохнула, набираясь храбрости. Но этот вздох превратился в невнятный писк, когда Рид открыл дверь, без рубашки, в одних серых спортивных штанах и с ошеломленным выражением лица.

Инстинктивно мой взгляд опустился вниз, отмечая рельефный пресс, твердую грудь и мышцы, блестевшие от пота.

Моргнув, я снова подняла взгляд.

Мгновение мы смотрели друг на друга.

— Привет. — Замешательство на его лице никуда не делось, и я прочистила горло, сцепив руки перед собой. — Могу я войти?

— Что ты здесь делаешь?

Рид прижался к дверному косяку, его волосы были в прекрасном взъерошенном беспорядке, который передавал чувства, охватившие меня, пока я топталась в коридоре.

— Я хотела поговорить с тобой кое о чем, — сказала я ему.

— А Уит знает, что ты здесь?

Я покачала головой.

— Она пошла спать.

— Тара?

— Нет. Она на костре.

Он еще мгновение смотрел на меня, его взгляд прошелся по всему моему телу, прежде чем он кивнул и отошел в сторону.

— Входи.

Я вошла в квартиру, задев плечом его обнаженную руку, и перекинула копну спутанных волос через плечо. Распутывая кончики, я оглядела стерильное помещение, вбирая в себя нейтральные черные и серые цвета. Тара была права — здесь не хватало ярких красок.

Когда дверь со щелчком закрылась, я обернулась и увидела, как Рид прислонился к косяку и скрестил руки. Мой взгляд снова опустился к его груди, и в животе у меня запылал жар, а затем устремился вниз. Я задержала взгляд на неровном шраме, тянущемся вдоль его живота, которого никогда раньше не видела. Меня охватило любопытство, я хотела узнать, как он его получил.

Но он пришел в себя прежде, чем я успела заговорить.

— Извини. Не ждал гостей.

Когда Рид вышел в смежную комнату и поднял футболку с голубого коврика, расстеленного возле кухни, до меня донеслось сочетание запахов: кедр от угасающего пламени свечи на журнальном столике, пикантный аромат от кастрюли на плите и запах чего-то синтетического. Похожего на резину.

— Ты голодная? — поинтересовался он, натягивая через голову помятую белую футболку. — Я приготовил суп.

— Я в порядке. Спасибо.

Он кивнул, проводя длинными пальцами по волосам.

— Галлея…

— Я хочу тренироваться с тобой, — выпалила я.

Все, что он собирался сказать, оборвалось. Рид остановился в нескольких футах от меня, его рука медленно опустилась.

Я подняла подбородок, нахлынувшая решимость прогнала волнение.

— Я больше никогда не хочу чувствовать себя беспомощной, — продолжила я. — Я хочу, чтобы ты научил меня всему, что знаешь. Не сдерживайся. Преврати меня в кого-то сильного, смелого, уверенного в себе. — Шагнув вперед, я наблюдала за тем, как он нахмурил брови и в его глазах мелькнуло сомнение. — Кого-то, кто сможет превратить страх в силу. Уязвимость в способность выживать.

Губы Рида приоткрылись, из них вырвался резкий вздох.

Его охватила нерешительность, когда он стоял передо мной, безмолвный и неуверенный.

Он чего-то боялся.

И я знала, чего именно.

Меня.

Прочистив горло, он опустил взгляд в пол и потер лоб.

— Я не знаю, Галлея, — выдохнул он. — Не думаю, что это хорошая идея.

Я изучала его, наблюдая за тем, как на его красивом лице разворачивается конфликт.

Он чувствовал, как тяжесть моей просьбы обрушивается на него. Слышал тревожный звон колокольчиков в глубине невинной интонации моего голоса.

Рид знал.