Старшие сыновья

Но улыбки его были показные. Это он казачку свою успокаивал, сам же в это время думал, что Люсичка может ему испортить всю операцию. Операцию? Да она и жизни его может лишить, эта красотка уже пыталась его убить в Губахе, что её теперь-то остановит? Да ничего. Их связь в деле с исчезновением доктора? Отбрешется как-нибудь. Судя по всему, положение у неё здесь крепкое, скорее всего, спит с кем надо. Горохов вздохнул, пока Самара не видит, впрочем, весь этот риск, все эти его волнения стоили целой сумки биоматериалов. Сумка однозначно всё перевешивала. Но… Палыч уехал. И будет только через неделю, зря, наверное, он приказал ему выждать пару дней. Теперь надо быть готовым ко всему. Готовым ко всему. Он вернулся в палатку и стал укладывать дорожную сумку. Медикаменты, сухая еда, смена белья, патроны. Самара то приходила в палатку, то снова уходила, но, как и любая женщина, она молча интересовалась, чем он занят, поглядывала на его приготовления. А вот когда он залил полный бак мотоцикла, налил канистру воды, она наконец спросила:

- А ты куда собираешься?

- Пока никуда, – коротко ответил Горохов.

- Никуда? – она не верила ему. – Таблетки свои взял, воду налил, в степь едешь.

- Никуда я пока не еду, но может так статься, что придётся быстро уезжать, надо быть готовым.

И Самара сказала радостно:

- Это всё из-за этой городской… Надо мне было её пристрелить…

- Не надо ни в кого стрелять без моей команды, - твёрдо произнёс инженер, - стрелять нужно только по делу.

- А я иной раз люблю пострелять для удовольствия, – нагло и даже с вызовом заявила казачка. – Ладно, обед скоро, пойду помогу бабам еду стряпать, а ты уж не уезжай, не попрощавшись… инженер.

Почему-то эти слова задели инженера, и он едва сдержался, чтобы не ответить ей грубостью. В паре сотен метров от лагеря торчали из земли два камня. Инженер закрепил на багажнике сумку и канистры и отогнал мотоцикл к этим камням. Поставил его в тени. Да, тут хорошее место. Сел там в теньке и развернул старенькую карту. Снова прикидывал путь до Губахи по пескам. Снова думал о том, что нужно уходить, ситуация стала очень неприятной. Люсичка никогда не казалась ему излишне сентиментальной. Она была реально опасной бабой. Но посидел, покурил, подумал и всё-таки снова решил остаться. Остаться, но быть настороже и ни в коем случае не соваться в город… Ну, по крайней мере, пока…

Теперь ему ничего не оставалось, как просто сидеть на участке и заниматься непосредственно делом. Как говорится, сверлить дыру. Он этим и занялся. Впрочем, тут со всем справлялись и без него, Дячин знал, что, когда и как делать. Горохов не лез к нему с советами и указаниями, даже тогда, когда считал, что лучше кое-что делать немного иначе. Он исходил из неписанного правила, что на вышке, да и на всём участке главный не инвестор и не инженер, а буровой мастер. Привод рычал, дизель тарахтел, а трубы, одна за другой, вращаясь, уходили в землю. На площадке буровой вышки, кроме двух человек, был ещё и бот. Бурили бодро, грунт тут был беспроблемный. Инженер просто ходил вокруг буровой и наблюдал за работой. Уже стемнело, включили прожектора, мастер отпустил одного рабочего с вышки, его сменил другой, а сам Дячин и бот так и продолжали работу. Инженер думал спросить, сколько уже прошли за день, но пришла Самара и позвала его ужинать. Он подумал, что спросит потом, и ушёл в свою палатку.

Всё-таки Самара большая мастерица насчёт еды. Казалось бы, простая гороховая каша, но стоит добавить туда пережаренный лук, рубленый, томлёный, самый заурядный плоский кактус, чуть придающий кислоты, кусочки мяса дрофы - и вот пожалуйста, отличное степное рагу. Свежесваренный чай с кукурузным хлебом и печёными на камнях сладкими лепёшками из кукурузы.

- Откуда сахар? – спросил инженер. – Разворошила термитник?

Добыть сахар дело непростое и очень трудоёмкое. Казачка только нос задрала, загордилась: да, я и сахар могу добыть. Ничего не ответила, лишь улыбалась едва заметно да покачивала своими великолепными серёжками.

И тут неожиданно, с шумом, без предварительного вопроса о разрешении, в палатку вваливается Баньковский.

- Калинин, вода! - он орёт, глаза навыкате, трясёт руками. – Вода!

Горохов спокойно отставляет чашку со чаем, вытирает сладкие пальцы о тряпицу, инженер, конечно, рад, очень рад, но вида не показывает.

- Калинин, слышишь? Вода пошла! – продолжает орать инвестор.

- Толя, я всё слышу, вода - это классно, только прекрати орать. Ты пугаешь женщин, – говорит Горохов едко, а сам смотрит на Самару.

Та в ответ смотрит на него, только что улыбалась, и вдруг на тебе: чернее тучи, что осенью приносит ветер с севера, от моря. Она косится на него молча, на инвестора даже и не глядит. Что там у неё в голове происходит? Радоваться надо, а она сама мрачность… С чего бы? Впрочем, Горохову сейчас не до этого, он быстро одевается и выходит из палатки.

Саранча полетела по степи, а в лагере суета. Уже все в курсе. Женщины собираются возле палатки Самары. Горохов и Баньковский идут к вышке, инвестор бегает вокруг инженера, аж подпрыгивает: