Старший брат царя. Книга 2

— Может, и колдун. Но твои мысли отгадать без труда можно. Вот, к примеру...

Но примера услыхать не пришлось. Подъехал казачий голова, ловко спрыгнул с коня.

— Убирай людей, Юрий Васильевич, да прикажи, чтобы тихо сидели, рекой царевы стрельцы идут. Сам тут оставайся, пару посыльных оставь, мало ли что может быть. — Сказал и направился к прибрежному холму, густо заросшему малинником. Там и залег вместе с Сургуном.

Юрша велел полусотнику отвести людей и быть готовыми в случае чего постоять за себя. Вернувшись на берег, спрятался в малиннике.

Вскоре послышалась тихая песня: в такт ей скрипели уключины. Из-за поворота реки показался струг. На нем разместился десяток стрельцов, часть из них сидела, прикрытая бортами, виднелись только стволы пищалей и лихо заломленные шапки. Другие гребли, один стоял у кормового весла. За первым показались еще четыре таких же струга. Это была первая полусотня. Присмотревшись, Юрша по красному цвету терликов определил, что стрельцы из государева полка, может быть, даже из его сотни. Юрша подался вперед с риском обнаружить себя. Он хотел увидеть знакомых, но струги быстро прошли. За ними — три струга с посольскими боярами и дьяками, с дарами и припасами. Потом с десяток купеческих судов, на которых, кроме гребцов, сидели гости и их вооруженные приказчики. Замыкали караван пять стругов со стрельцами.

Только сейчас Юрша отчетливо понял, что те, государевы, стрельцы для него остались близкими людьми! А эти вот, рядом лежащие, бесконечно далеки! Появилось желание сейчас же броситься вплавь, догнать струги, а там — будь что будет. Но этот порыв длился всего мгновение. Он оглянулся и встретился с проникающим в душу взглядом Сургуна, но выдержал его, тот первым отвел глаза.

Последний струг скрылся вдали. Голова рассказал, что купцы за счастье почитают попасть в посольский караван.

— Тогда ваш брат, кудеяровцы, не страшны им.

Сургун обиделся:

— Ты кудеяровцев не замай! Казаки в этих делах нам не уступят.

Голова засмеялся, а Юрша спросил:

— Часто послы по Воронежу ходят?

— Нынешнее лето в первый раз. Хоть и говорят, что тут хороший путь: все время по воде вниз, только верст восемьдесят против — по Проне-реке, Ранове и Хупте до Ряжского волока, дальше по Лесному — опять по воде. Ноне с Москвы на полдень и обратно по Дону тянут, будто спокойнее там. А раньше тут бечевник был. Теперь та дорожка заросла. Да то и к лучшему: вдруг чаще ходить начнут, опять бечевник промнут, нам беспокойство лишнее.

— Что, уходить придется?

— Вам придется, а казаков царево войско не трогает. Мужички, за кем грехов много, отсюда подадутся.

С этого дня Юрша решил остерегаться Лесного Воронежа. Отыскал недалеко от берега Польного хорошую поляну и перенес гуда свои занятия. Они шли своим чередом, ученики беспрекословно выполняли его распоряжения. Однако Юрша чувствовал неуверенность в себе, все чаще и настойчивее перед ним вставали вопросы: правильно ли он поступает? Не ошибся ли? Не обманывается ли?

Ватажники к нему относились почтительно, и он не побоялся бы с ними пойти на любое дело; чувствовал, что ни один из них не струсит, не побежит, а если потребуется, прикроет его своей грудью. Это успокаивало отчасти, но тут же возникали новые, более неприятные сомнения: против кого он пойдет биться насмерть?! Против тех же стрельцов, недавних его товарищей?

Юрша терзался, особенно когда его взгляд встречался с понимающим взглядом Сургуна. Взгляд был сочувствующий, но он пугал Юршу, так как предвещал откровенный разговор, а откровенно рассказывать о своих сомнениях он не мог, тем более не мог врать, поэтому избегал встреч с бортником.

Ни с кем из ватажников Юрша не сходился, однако не чувствовал себя одиноким, особенно с тех пор, как в его отряд пришел Фокей, внук казачьего старосты. Принял его Юрша по просьбе деда. То был крепко скроенный парень лет восемнадцати, по-юношески округленное безбородое лицо его почти всегда улыбалось. Бывший сотник давно заметил, что этот паренек в свободное время внимательно наблюдает за их занятиями. Теперь, приняв его в отряд, быстро убедился, что из него со временем получится хороший вой.

Фокей же льнул к нему, постоянно смотрел влюбленными глазами и охотно сопровождал его, когда он бродил по лесу, собирая грибы и ягоды, или ездил верхом, чтобы не разучиться сидеть в седле.

Был у Фокея изъян — он сильно заикался, потому чаще молчал, а объяснялся жестами. Хотя и жаль было парня, но он устраивал Юршу — с ним он не чувствовал себя одиноким, а кроме того, тот не надоедал — не приставал с вопросами. Их прогулки затягивались на несколько часов. Иногда Юрша рассказывал Фокею о своей жизни, о Таисии... Лучшего слушателя он не мог и желать — слушает внимательно, боится пропустить хоть слово. Юрша был уверен, что Фокей никому не перескажет того, что услышит. И в то же время заметил, какое живое сочувствие выказывает ему парень. Он видел то восхищение, то истинную грусть в его огромных глазах, то гнев — тогда рука Фокея хваталась за эфес сабли.