Старший брат царя. Книги 3 и 4

— О, Господи! Досада-то какая! Книга-то мне без надобности. Бери себе, пользуйся, меня вспоминай. Да возвращайся скорей.

Машинально Клим поел постные щи, поблагодарил за книгу и вложил в руку обомлевшей Серафиме золотой на память. Заворковала, запричитала она.

Ушёл по первой попавшейся дороге, которая убегала на восток. Солнце ярко освещало ему путь, отражаясь в тысячах снежинок, согревая, лаская тёплыми лучами его обезображенное лицо. Он шагал и шагал словно в забытьи. Перед ним стояло бледное спокойное лицо Таисии с опущенными веками... Потом всплывало лицо Настеньки в беззвучном крике, охваченное ужасом.

А он всё шёл и шёл. Потухли снежинки, солнце затянули облака, подул ветерок, побежала белыми змейками позёмка. Только теперь Клим осознал, что идёт неизвестно куда, что солнце на закате и позёмка заметает дорогу.

Оглянулся. Кругом бесконечное поле, впереди на далёком горизонте синеет лес. Дорога не очень накатанная, её заметает позёмка. Но заблудиться нельзя — по обочинам вешки. Двинулся вперёд.

Наступили сумерки, потемнело небо над приближающимся лесом. Увидел несколько чёрных точек, движущихся вдоль опушки леса к дороге. Волки! Испытал не страх, а удивление: «Во как! Не погиб от сабель и от стрел врагов, после дыбы остался жив, и вдруг волки! С палкой в одной руке борьба будет короткой. Да может, борьбы вовсе не будет. Устану, присяду отдохнуть, задремлю, и всё... Небось сразу за горло...»

Горько усмехнувшись, взял посох покрепче и зашагал вперёд.

Настенька не упала, только покачнулась, её подхватили. Придя в себя, огляделась, нет его. Показалось? Нет, это был он... Только в келье, оставшись вдвоём, Настя рассказала Таисии о видении.

— Вот и сейчас он стоит передо мной. Половина лица его — он, Юрий Васильевич, а с другой стороны — слепец. Шрам синий через всё лицо. Нет, нет, не показалось! Одним глазом он так смотрел на тебя! Нет, не плакал. Вот так смотрел... Ну, будто готов схватить тебя и унести...

— Сестричка! Опомнись, что ты говоришь! О, Господи! Прости нас. Это бес тебя смутил! Да ещё в Божьем храме. Давай помолимся вместе.

После длительной молитвы пошли к игуменье Агнии, она болела и на панихиде не была. Разумеется, ей рассказали всё, кроме видения Настасии.

Вечером бабка Серафима навестила Агнию, принесла валерьянового корня, научила, как настой делать, пояснила, что в древних книгах написано: облегчает боли сердца.

Когда уходила, в сенцах остановила её Настасия и спросила:

— Бабушка Серафима, ты случайно не видела тут в слободе вроде как нищего. Половина лица у него будто срублена и без глаза?

— Видела, сестричка. Это Клим... — Серафима рада была поговорить об умном, добром, хорошем человеке. Выложила всё, что знала, и что он дюже грамотный, по-всякому читает. Умолчала только о подаренном золотом.

Ночью Настенька всё услышанное рассказала Таисии. Посмотрели в Святцы — день ангела Юрия 23 апреля, тезоименование великомученика Георгия Победоносца, 22 — апостола Климентия — день рождения Юрия Васильевича! На следующее утро ходили к Сороке. Из всего того, что они услышали, сделали вывод: Юрий Васильевич жив, но крепко изуродован! И как только он понял, что его узнали, бежал. Куда?

Вскоре эта новость стала известна Сургуну, который к Пасхе привёз свежего мёда.

12

Весна. Разбежались сугробы ручейками, парит земля под солнечным теплом, зазеленела трава на пригорках. День прибывает, прибывает и забот у сестры Тавифы: вместе с келареей Ираидой семена проверяют, на поля ездят, с пахарями договариваются, где с какого бугра пахоту начинать. Старицам указывают, на какие работы и куда вести инокинь. А тут ещё игуменью, мать Агнию, хвороба терзает, приходится и ей уделять внимание.

Сегодня, накануне Вознесения Господня (в 1561 году — 15 мая), зашла Тавифа в рукодельную светёлку, там с десяток инокинь да белица Настенька вышивали разное на монастырскую потребу. Туда и мать Агнию привели, на людях легче ей. Обрадовалась игуменья Тавифе, попросила Священное писание почитать, как прощался Иисус со своими учениками и вознёсся на небеси.

Агния сидела посреди светёлки в кресле, Тавифа у её ног на скамеечке пристроилась с Евангелием в руках. Чтение прервала старица горбатенькая. Она неслышно вошла и в поклоне ждала, пока игуменья обратит внимание.

— Чего тебе?

— Матрёна от владыки иконника привела. Шустрый такой, матушка, мы с ним уже в храме побывали. А Матрёна в трапезной.

— Не вовремя... Ну, ладно уж, давай его.

Вошедший иконописец не понравился Агнии. Всё как будто по уставу: и перекрестился, и поклонился, и стоит, опустив глаза, скуфейку мнёт, а всё ж не то. Ростом не вышел, ниже горбатой старицы, конопат, рыж, вместо бороды и усов — ржавый пушок. Никакой солидности! Подрясник монашеский застиран до белёсой серости, со следами красок. Не сдержавшись, резко спросила:

— В архиерейской артели все такие?